каждые девятнадцать лет). [От имени Лето происходят современные русские слова «лето» и «лета».] Смертельная схватка эллинских богов и титанов произошла за право не просто считаться, но и быть бессмертными (кто бессмертен, тот и бог). Снадобье, дающее бессмертие олимпийским богам, называется амброзия (буквально «бессмертное»); первый слог здесь такой же, как и у индийской амриты. Удивляться не приходится, потому что, как неоднократно уже подчеркивалось, источник этих мифологических представлений один и тот же.
Что случилось с амритой, тоже прекрасно известно. После того как ведийские боги обрели бессмертие и победили своих сводных братьев асуров и дайтьев, они отдали напиток бессмертия на сохранение одному из божественных мудрецов. В индуистских мифах хранителем божественного напитка бессмертия чаще всего называется Нара[20]. Но это по позднейшим представлениям. Таким хранителем бессмертия вполне мог быть и другой божественный мудрец, тот, который нас и интересует, – Кашьяпа, другими словами, русский Кощей. Вот и найден вполне приемлемый и достаточно обоснованный ответ на вопрос о происхождении этого зловещего для современных людей образа. Зловещность и злокозненность – это обычный результат позднейшей дискредитации и демонизации, что происходит обычно в условиях распада былой этнолингвистической общности и возникающей на этой основе непримиримой идеологической вражды. Впрочем, применительно к политической борьбе от античности до наших дней это не менее справедливо. Кровопролитные религиозные войны, происходившие в любые эпохи, также лучшее тому свидетельство. Варфоломеевские ночи случались во все времена, причем нередко.
Однако вырезать непримиримых противников хотя и приятно, но вовсе не обязательно и даже невыгодно: жертва мученической смерти зачастую на все времена становится героем. То ли дело дискредитация или демонизация образа врага, даже если он побежден. Так произошло с греческими титанами. То же самое случилось и с индоиранскими божественными гигантами асурами (или ахурами). Когда-то индоевропейские верования были общими. Пантеон богов и их окружения тоже был общим. Но в процессе этнолингвистической дифференциации и социокультурного обособления возникал идеологический раздор, непременно завершавшийся низвержением кумиров противника и превращением позитива в негатив. Естественно, боги моих врагов становились такими же (если не бо́льшими) врагами. Это закреплялось в языке, точнее – старые понятия наполнялись новым и, увы, негативным смыслом. В результате уже в древнем мировосприятии обособившихся этносов прежние общие теонимы стали восприниматься с противоположным знаком. Так, асуры – демонизиpованные противники ведийских богов – оставались в представлении иранцев высшими и светлыми божествами – ахурами (и величайший среди величайших – верховный небесный владыка и первотворец Ахурамазда).
Точно так же древнеиндийские благостные богини деви (откуда и славянские девы) у древних иранцев и ираноязычных этносов превратились в чудовищных и кровожадных дэвов. Правда, в последнем случае наслоилась еще и борьба матриархата