уединившись, никто не ведает, да и сама Вырубова в своих более поздних, эмигрантских записках не упоминает. Только написала, что собирался на ночь глядя Распутин в гости к молодому князю Феликсу Юсупову.
После отъезда Вырубовой Распутин снова лег спать, пробудился к семи часам вечера. А вскоре раздался телефонный звонок. Нюрка схватила трубку и услыхала тот самый мелодичный женский голос, что и спозаранку. Памятуя о наказе Распутина, тут же позвала его к аппарату.
– Григорий слушает, – важно произнес Распутин.
– Многоуважаемый Григорий Ефимович, примите низкий поклон! Не осмелилась бы вас беспокоить, но имею неотложное и важное, государственной значительности, дело… Я не посмела бы отвлечь святого человека от забот…
Голосок так и переливался.
– Ты мне, курица, словесные кренделя не нанизывай. Говори, в чем печаль твоя?
– Печали, глубокоуважаемый Григорий Ефимович, у меня нет, а вот раденье о государственном благе…
– Ишь ты! И об чем же ты радеешь, милая? Кто надоумил мне телефонировать? – Гришка нагнал в голос грозы. – Кто тебе, анахтема, номер моего аппарата представил, а?!
– Простите великодушно, дорогой Григорий Ефимович. Моя добрая подруга Екатерина Викторовна Сухомлинова…
Затрепетало внутри у Распутина. Только две бабы, как даже при народце банно-застольном обмолвился он однажды по пьяни, украли его сердце – Анютка Вырубова и Катька Сухомлинова, жена незадачливого и престарелого бывшего военного министра. Теперь уж нет этой волнительной связи, а ноет Гришкина душа. Порочная, развращенная, черная и безжалостная, а ноет!
– Сказывай, милая, что за забота гложет? – подобрел голос у Григория.
– Телефоном опасаюсь… – прошелестел после заминки нежный голосок. – Опять же смею бумаги представить…
– Ладно, – Гришка скорчил понимающую гримасу в овальное зеркало, увенчивающее резную тумбочку с телефонным аппаратом. – Приезжай, милая, потолкуем о государственном благе…
Из протокола филерского наблюдения: «В период с 8 час. вечера до 11 час. вечера квартиру Распутина посетила неизвестная дама. Блондинка, лет 25-ти, выше среднего роста, средней полноты. Одета в пальто “клеш” темно-коричневое, такого же цвета ботинки, на голове черная шляпа без вуали».
– Так о каком важном государственном деле щебетала ты мне, козочка? – Гришка лежал на взъерошенной кровати, закинув руки за голову, и созерцал, как его посетительница, смущаясь и отворачиваясь, застегивает свои многочисленные дамские крючочки.
Молодая женщина, наконец, справилась с одеждой, поправила волосы и щелкнула замочком ридикюльчика, присев у Григория в ногах. Стараясь не смотреть на бесстыдно развалившегося в одних портках «старца», протянула ему свернутые в трубочку несколько листов веленевой бумаги.
– Темно тут, читать не буду, пощебечи, голубица, сама, а я послухаю, об чем ты радеешь.
– Собственно, не я… Это… муж мой радеет. Он у меня по горному