они с мамой обсуждали её любимые литературные темы, а когда мы вернулись к столу после его ухода, она сказала: «Какой блестящий ум! Перед ним может открыться большое будущее!» Это сказала моя мама совершенно убеждённо, а она не была сентиментальным и восторженным человеком и никогда не захваливала своих учеников.
Много лет спустя, когда я наконец решилась поехать к отцу Александру, я спросила его в самом начале нашего долгого разговора на скамье возле церкви, помнит ли он мою мать? Он улыбнулся и сказал: «Ещё бы! Её нельзя забыть!»[11]
Наталья Григоренко-Мень
Отец Александр любил немножко почудить, как говорится. Он ходил в сапогах, любил носить галифе, какой-то китель у него был, в шляпе обязательно ходил, потом бороду стал отпускать. У него сумка была такая, полевая на ремешке, и его даже прозвали в институте – «Мень сумчатый». А он в этой сумке всё время Библию носил и никому её не показывал.
В институте мы учились на разных факультетах: я на товароведческом, а он на охотоведческом. И у них были одни мальчики, а у нас почти одни девочки. Институт был в Балашихе, и прямо за зданием института шла дорога на Москву. Можно было пройти через лесок на станцию и доехать до Москвы на электричке, но мы обычно выходили на дорогу и голосовали: тогда было принято ездить автостопом. Нас довозили до метро, так было и быстрее, и веселее.
И вот как-то мы, девочки с товароведческого, стояли кучкой, а мальчишки другой кучкой неподалёку. Остановилась машина, мы влезли в крытый кузов, и за нами мальчишки попрыгали туда же. Ну и будущий отец Александр, а тогда Алик, подошёл к нам с подругой и говорит: «Девочки, вот вам билеты, у нас будет вечер охотоведческий, приходите!» Так мы и познакомились.
Монахиня Досифея (Елена Вержбловская)
Вспоминается мне один эпизод. Алику было тогда лет восемнадцать. В тот день (это был день Марии Магдалины – 4 августа) мы праздновали именины дочери одной из наших друзей. Собралась компания молодых верующих людей. И они отправились гулять. Подошли к станции, и тут они встретились с небольшой кучкой каких-то хулиганов, которые стали к ним приставать. В общем, завязалась драка. Каждый из компании наших ребят вёл себя так, как ему было свойственно. Самому маленькому – Саше – было, по-моему, лет восемь. Он в ужасе спрятался в кусты и горячо молился Богу. Другой – его звали Колей, – вёл себя как «непротивленец злу», и, когда его начали бить, он покорно лёг на землю и даже не сопротивлялся. Ещё один, кажется, ввязался в драку, и на нём разорвали рубашку и наставили ему синяков. Алик выступил с проповедью… Может быть, это была одна из его первых проповедей, где он спокойно и убедительно объяснял этим подвыпившим и разгулявшимся парням, что нужно разойтись по-доброму. Такая увещевательная проповедь, как это ни странно, подействовала, и все разошлись… Так вот, я иногда вспоминаю и думаю: вот она – сила слова.
Александр Зорин
Учился Алик посредственно. На школу смотрел как на казарму,