морской белый увалень!»
Мои первые театр и бал
Началась зима со своими короткими днями и морозными ночами, с бесконечными вечерами у печек, оживлявших веселым жаром и треском березовых дров наши детские игры и беседы; с катанием в санях по замерзшей Волге и бесконечным смехом между уроками по утрам, когда нас отпускали поиграть в снежки и покататься в салазках по двору. Старшие уже не участвовали в этих шумных играх; но мне бабочка отстояла это право, и я не знала большего веселья, особенно по праздникам, когда приходили ко мне девочки из приюта и другие подруги.
Зато Леля часто ездила с большими в театр, чему я очень завидовала. Слушая рассказы Нади и Лели, их бесконечные беседы и смех над виденным и слышанным в театре, мне казалось, что там должно быть чудо как весело! Бабочка и мама уверяли меня, что я там ничего не пойму и соскучусь; но я не верила и упросила один раз, чтобы меня взяли.
Я очень горько разочаровалась в своих ожиданиях!
Во-первых, мне показалась очень тесной и неловкой крошечная комнатка без передней стены, где нам пришлось сидеть в ожидании, когда подымут занавес, расписанный цветами, за которым должны были открыться все чудеса, забавлявшие столько сестру. Во-вторых, я ровно никаких чудес не увидала…
– Когда же начнется? Когда подымут занавес? – приставала я ко всем.
– Сейчас. Не надоедай! – отвечали мне. – Слушай музыку.
Но мне было совсем невесело слушать музыку. Я принялась смотреть вниз, где сидело очень много мужчин, и раскланивалась со знакомыми, усердно кивая им головой; но никто не обращал внимания и не отвечал на мои поклоны, что меня очень обижало…
Наконец, занавес поднялся, и я жадно обратилась к сцене.
Там был лес, но не настоящий, а очень гадко сделанный. Впереди, на деревяшке, сидел какой-то господин в черной коленкоровой тальме и широкой черной шляпе с огромными полями и о чем-то самому себе рассказывал… Я слушала внимательно, – но ничего не понимала. Мне очень хотелось спросить маму, что это за сумасшедший, – сам с собой разговаривает?.. Но я не посмела.
Вдруг к нему подошел какой-то другой господин в красном бурнусе и, хлопнув его по плечу, спросил:
– Старик! Скажи мне: что такое жисть?
– А это что же такое – жисть? – шепотом спросила я, глядя на всех в недоумении.
Мама с тетей Катей переглянулись, улыбаясь.
– Жизнь, – отвечала мама. – Ну, вот ты живешь, я живу! А когда умрем – жизнь наша кончится.
– Я это знаю!.. А зачем же он говорит: жисть? Это другое совсем слово…
– Нет, не другое! – засмеялись опять тетя с мамой. – Что же с ним делать, что он так дурно говорит!
– Ах! Верка, не мешай! Дай слушать, – сказала Надя.
– Вот, я так и знала, что она только будет мешать! – капризным голосом прибавила Леля.
Я замолчала и стала опять слушать, стараясь понять в чем дело? Но уж далеко не с таким интересом.
На сцену пришло еще много народу, все громко кричали, спорили… Но я все-таки разобрать ничего