и снова посадят, хоть отдохнем от тебя, ведь все нервы вымотал за полгода.
Геннадий внезапно совершил резкий рывок, поднялся на ноги, покачался, но устоял, сделал шаг по направлению к Николаше и схватил его за грудки.
– Да! – во весь голос заявил он. – Пусть меня снова посадят, пусть я снова безвинно сяду, вот она, ваша справедливость, вот оно, ваше государство, оно способно только невиновных сажать, а настоящие преступники пусть на свободе гуляют. И вы будете только рады!
Коля с брезгливой миной оторвал от своей футболки грязноватые, покрытые светло-рыжими волосами руки и оттолкнул соседа. Тот снова чуть не упал, но Лариса и Люба вовремя подхватили Геннадия.
– Наказания без вины не бывает, как говорил незабвенный Глеб Жеглов, – процедил Коля сквозь зубы.
– А ты знаешь? – заголосил Геннадий. – Ты знаешь, да? Ты там был? Баланду хлебал? На нарах парился? Я одиннадцать лет своей жизни ни за что отдал, за чужую вину, я все здоровье на зоне оставил, все зубы потерял, а ты чистенький, сытенький, у мамки с папкой за пазухой прожил и горя не знал, тебя небось, ежели чего, папка отмажет, а мы, простые люди, за чужие грехи должны срока мотать, конечно, за нас заступиться-то некому, никому мы не нужны, обыкновенные работяги, у нас ни денег нет, чтобы сунуть кому надо, ни блата, на нас можно всех собак повесить и галочку в отчетность поставить, дескать, раскрыли зверское убийство, душегуба с поличным взяли и под суд отдали. А я и тогда говорил, и сейчас повторю: я никого не убивал, я Надюшку мою любимую и пальцем не тронул. Только разве меня кто послушает? Всю жизнь загубили, молодые годы отняли, здоровье порушили, а теперь лишней рюмкой попрекаете? Такая, значит, ваша справедливость?
Слышать это было Любе невыносимо, чувство вины перед Геннадием, несколько притупившееся с годами, после его возвращения стало еще острее, чем много лет назад. Одно дело – просто знать, что невиновный человек сидит в тюрьме и ты ничем этому не помешал, хотя мог бы, и совсем другое – постоянно видеть его перед собой и слышать его полные горечи и ненависти слова. Тогда, одиннадцать лет назад, Люба даже предположить не могла, что это будет так трудно и так больно.
Она услышала шаги за стеной и поняла, что проснулся Родислав. Так и оказалось, муж спустя несколько мгновений, в халате, накинутом поверх пижамы, появился в комнате сына.
– Проснулся? – угрожающе произнес он. – Чего орешь? Колька, не стой, как истукан, видишь, Лариса не справляется. Давай, помогай.
Он первым подошел к Геннадию, отстранил Ларису и подхватил рвущегося в бой соседа. Высокому и сильному Родиславу не составило никакого труда удерживать пьяного мужчину в вертикальном положении, но вот заставить его идти ему одному было не под силу. Коля, скорчив презрительную мину, все-таки подключился к спасательной операции, и они вдвоем вытащили Геннадия из квартиры и поволокли на второй этаж: лифт пока так и не починили. Лариса, вполголоса ругаясь и причитая, шла впереди, подсвечивая темные лестничные пролеты при помощи спичек. Несколько раз группа чуть было не свалилась, но в конце концов