рисунок в сторону. Но следующий оказался еще хуже. На нем художница изобразила отца с сидящей у него на коленях маленькой девочкой. На первый взгляд все выглядело безобидно, но, присмотревшись, я поняла, что девочка в нарядном платье острыми зубами выгрызала у него из груди сердце. Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы досмотреть альбом до конца. Там были почти все члены семьи и еще парочка незнакомых мне людей. Сюжеты не отличались разнообразием. На всех рисунках присутствовала смерть в том или ином виде. У девочки явно было больное воображение.
Когда рисунки закончились, пришло время посмотреть Наташе в глаза. Последние пять минут она сидела тихо как мышка. Она затаилась, ожидая моей реакции. А я не знала, как поступить. Потом все же решилась:
– Почему ты все это нарисовала?
– Потому, что это правда, – пожала плечами Наташа и отвернулась. – Они все умрут. – Девочка продолжала говорить, не глядя на меня. – Я точно знаю. И вы умрете, если не уедете отсюда.
– Что ты имеешь в виду? Кто тебе сказал такую глупость? – рассердилась я. В конце концов, какими бы отвратительными не были Наташины родители, желать им смерти было бы слишком жестоко. Тем более жестоко было внушать эту мысль ребенку. – Кто сказал тебе?! – Я повысила голос, но Наташа только сильнее втянула голову в плечи.
Мне стало стыдно. Я не имею права на нее орать. Да и не поможешь тут криком. Девочке нужен врач, причем хороший.
– Прости меня, – попросила я, легонько коснувшись ее растрепанных волос. Она кивнула, но так и не повернула головы.
Я тихо встала и вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Теперь я знала, что надо делать. Во-первых, найти хорошего психиатра и заставить Наташиных родителей показать ему ребенка. А во-вторых, вычислить сволочь, которая внушила девочке весь этот бред. И не дай бог, это окажется Карина…
Оценить приготовленную мной на ужин запеканку было некому. Наташа поела без аппетита, а старуха и вовсе отказалась. Карина и Сальников еще не вернулись с пикника, Татьяна к ужину не вышла.
Я убрала со стола и наконец-то смогла уйти в свою комнату. За целый день мне так и не довелось ее как следует рассмотреть, времени не было. Никто не согласился бы жить здесь добровольно: пара ковриков на полу были сильно попорчены молью и выглядели так, словно их подобрали на помойке. К одной стене прижались убогая кушетка с продавленными пружинами и кресло без одного подлокотника. Двухтумбовый стол со стулом у окна и несколько крючков на стене довершали обстановку. Похоже, на прислуге здесь сильно экономили. Вдобавок ко всему здесь было грязно. Люся не утруждала себя уборкой. В выдвижном ящике стола я обнаружила забытый предыдущим жильцом маленький фотоальбом и кое-что по мелочи: начатый тюбик помады, расческу, круглое зеркальце и странное сооружение из двух карандашей, скрепленных крест накрест аптечной резинкой. Повертев в руках самодельный крест, я отложила его к остальным мелочам, собираясь завтра утром передать их Люсе. Фотоальбом поначалу меня не слишком заинтересовал,