правду. Дураком я не был и понимал, что моя смерть сильно облегчит всем объединение против Сверкающего. Ни у кого не возникнет ни малейшего сомнения, кто является моим убийцей. Однако вся эта правда покоилась на какой-то огромной лжи. Я не знаю, как так может быть, но скорее шестым чувством понимал, что, говоря правду, Бекстер обманывает. Причем обманывает на высшем уровне. Как можно врать, говоря при этом чистую правду?
– Я не совсем уверен, – медленно, обдумывая каждое слово, заговорил я. Я всегда прибегал к такому приему: когда не знал, что сказать, то начинал говорить первое, что придет в голову, а дальше одно слово тянуло за собой другое, и постепенно я начинал понимать проблему. К такому приему я прибегал в школе, когда «плавал» у доски, и на острове, во время обучения у Мастера и Деррона. Вот и сейчас я надеялся, что постепенно пойму, где правда, а где ложь. – Я знаю, что вы говорите правду, да и Эльвинг подтверждает это, однако я уверен, что этой вашей правдой вы все же обманываете меня. Вы говорили, что политика – такая вещь, где важными являются только сиюминутные интересы.
– Да, и в данный момент Сверкающий хочет, чтобы ты жил, а вот твоим так называемым союзникам нужна твоя смерть. Сам подумай.
Вот оно! Бекстер сам невольно подсказал мне. Я даже пальцами прищелкнул.
– Вот оно! – повторил я свои мысли. – Мои учителя учили меня доверять интуиции, и сейчас я был уверен, что вы где-то обманываете меня. Вы сами подсказали. В данный момент! Вот именно что в данный момент! А что случится, когда момент изменится и Сверкающему снова понадобится моя смерть? Можете не отвечать. Вы сами сказали, что политика – штука переменчивая. Извините, Бекстер, но я никогда не рискнул бы довериться вам или Сверкающему. И еще, я уверен, что Сверкающий, безусловно, сдержит обещание. Да, он защитит меня, даст богатство, по сравнению с которым мое теперешнее состояние – мелочь, возможно, он даже сделает меня своим придворным. Однако… однако я также абсолютно уверен, что однажды настанет момент, когда я стану ему мешать, а как решаются такие проблемы, вы мне уже объяснили.
– Я ничего такого не говорил…
– Говорили. У меня на родине говорят, что каждый судит в меру своей испорченности. Возможно, я сейчас мешаю Ратобору и Мервину. Но пока никто из них не пытался убить меня, а вот вы бы это сделали не задумываясь. Вы рассуждали о Мервине, Ратоборе и короле Отто, но вы вкладывали в их головы свои мысли. Вы бы поступили так, как говорите, и поэтому считаете, что остальные поступят так же. Прощайте, Бекстер. – Я развернул коня.
– Постой, Энинг. Ты не прав! Ратобор, Мервин и Отто – политики, я тоже политик, поэтому и знаю, как они поступят. Политик всегда поймет другого политика.
– Знаете, – я повернулся к Бекстеру, – мой папа всегда считал слово «политик» ругательным и просил в приличном обществе его не упоминать. Мне всего тринадцать лет, Бекстер, и мне трудно разобраться во всех этих переплетениях и хитросплетениях, но знаете, как у нас в школе называли тех, кто метался от одной компании к другой в зависимости от выгоды и безопасности? Подметалами.