этого человека не знал, вряд ли подобную реплику можно было считать случайным эмоциональным всплеском. Фраза была явно рассчитана на здешнего сотрудника. И Фил не ошибся.
– Что вы сказали? – вскинулся строгий и подтянутый порученец, не сдержавший своих чувств.
– Вы не ослышались, – сказал Фил. – Я был знаком с Эдуардом Свирским из Владимира и сейчас звонил в Анталью именно ему.
Порученец мгновенно взял себя в руки, дважды вдавил одну-единственную кнопочку на мобильнике и тихо проговорил:
– Срочно сообщите Князю: убили Ёжика.
«И почему это надо было говорить при них? – думал Крошка, быстро перебирая в памяти все странности последних часов. – Зачем? Чтобы они теперь знали, что Свирский тоже был человеком Аникеева, что звали его при жизни этой смешной кличкой Ёжик, наконец, что Князь – это, по всей видимости, сам Мышкин? Ну, кто же дает такие примитивные прозвища? Достоевского, чай, в школе проходят. Или „Идиота“ не проходят? Да, и вот еще: была ли это случайность – знакомство Фила со Свирским? Для Фила – разумеется, да. А для Мышкина? Не многовато ли случайностей? Циркач работает на Аникеева. Пиндрик попадает на рынок в момент его убийства. А Фил договаривается о звонке Свирскому за несколько часов до смерти последнего. Впору поинтересоваться, кто работает на Мышкина в Твери. Уж не начальник ли тамошнего ОМОНа? И, наконец, родное Бадягино…»
Все эти мысли, похожие на бред, прокручивались в голове у Крошки с пулеметной скоростью, а были и еще какие-то – совсем лишние. Он, правда, знал по опыту, что их не следует брезгливо отбрасывать в сторону. Все, приходящее в голову по ходу работы, – для чего-то нужно. Так уж устроена его весьма неординарная голова.
«Странно, – думал он, – почему зачастую самые смешные и дурацкие прозвища оказываются самыми устойчивыми по жизни. Ну, то что он при росте под два метра и с косой саженью в плечах именуется Крошкой – это не слишком оригинально, а вот Фил вовсе не был известен в других местах как Филипп. Просто со школьных лет увлекался „Битлс“, повсюду напевал их песни. Одной из любимых была знаменитая „If I feel“ (Если я почувствую) Леннона. И еще на первом курсе кто-то сказал ему: „Что ты там бормочешь? Если я Фил? Конечно ты Фил, самый натуральный…“ С тех пор и пошло. Я тоже очень люблю „Битлов“ и часто их музыка, строчки их песен помогают мне, подсказывают что-то… Какая же разгадка скрывается сегодня во фразе „Если я почувствую“?»…
Ответа пока не было, зато он все отчетливее понимал, что Циркач не успеет сообщить им уже ничего. После второго убийства начнется чехарда в ускоренном темпе, и надо будет только успевать поворачиваться. Почему же он решил, что все-таки стоит поворачиваться по их приказам, а не отворачиваться от этих странных людей? Ведь не потому же, что всю дорогу в вертолете – а какое там, к черту, общение через шлемофоны! – Циркач агитировал его «за советскую власть», то есть за немедленное спасение всей российской экономики путем спасения финансовой империи господина Аникеева? И не потому, в конце концов, что об оплате говорили, не называя сумм, а это, как правило, означало очень большие деньги. И даже не потому, что у этих