тяжело вздохнул.
– Горестные у меня воспоминания о тех краях, государь-батюшка. Кровь там проливал и друзей-товарищей схоронил… Боюсь, не выдержу, затоскую, начну по пути горе заливать и грамоту твою не довезу. Никак нельзя мне в Египет ехать!
– Поедешь, так в сотники пожалуем, – вмешался было Близнята, но князь моргнул, и боярину пришлось умолкнуть. Тут государь велел подать новую чарку, выпил, сделался весьма милостив и приговорил:
– Уважительная причина. Так что в Египет купца Никодимку пошлем, а этот сокол ясный пусть к хазарам едет. Ты, Близнята, грамоту справь, а ты, Лавруха, кун ему отсыпешь. И остальных пошлите не медля!
С этими словами князь встал, и бояре тоже поднялись. Бросив взгляд в окно на капище, Владимир поморщился и нетвердым шагом покинул Думскую Палату. Четверо бояр и воевода отвесили поклоны княжеской спине. Потом Близнята начал:
– Ты, десятник…
– Сотник, – поправил Илья Муромец. – До времени.
– Ладно, пусть сотник. Завтра поутру явишься в Сыскную Избу на инструктаж. Грамоту получишь, куны и еще… – Чуб повернулся к воеводе. – Кого, Илюша, определим ему в сопровождение?
– Гррм… Шалят в степи, но, думаю, двух оружных хватит. Свенельда с ним пошлю, гвардеец надежный и опытный. А еще кого пусть берет из своего десятка.
– Двоих для политеса мало, – усомнился боярин Лавруха. – Княжим гонцом ведь едет! Тут свита поболе нужна.
– В Порубежье казаков немерено, – буркнул воевода. – Хоть сотню бери! Кони борзые, сабли острые, рожи разбойные! Как раз для политесов!
– Так и сделаем, – порешил Близнята Чуб. – Все ли ясно, сотник?
– Как день, твое степенство, – ответил Хайло, вытягиваясь перед боярином по уставу: ноги вместе, носки врозь, руки по швам и грудь колесом. – Спросить дозволишь?
– Спрашивай.
– Денег сколь дадите?
– Немного, – сказал Близнята, разом насупившись. – Нынче у нас в державе кризис, то есть трудные времена. Губу не раскатывай, сотник.
– Сбрую бы мне прикупить, старая совсем протерлась, – сообщил Хайло. – Ежели с коня слечу, урон будет для княжьей чести.
Близнята кивнул боярину Кудре.
– На сбрую ему отдельно добавь.
– И на седло! Опять же стремена…
Тут Илья Муромец зашелся утробным хохотом, а Близнята Чуб замахал руками.
– Этак ты казну разоришь! Пшел вон, прохиндей!
С тем сотник Хайло Одихмантьевич покинул Думскую Палату, вышел из Зимнего дворца и отправился домой.
Вслед за Хайлом поднялся воевода Муромец, пробурчал, что дела у него, инспекция варяжской гвардии назначена, и, громыхая сапогами, покинул думские чертоги. Бояре остались вчетвером, но было то иллюзией: трое сидели в Думской Палате, три заединщика, а боярин Смирняга – так, не пришей кобыле хвост. На лицах Чуба, Кудри и Лаврухи определенно читалось, что глава приказа Благочиния тут лишний, и надо ему измыслить какое-то дело, смотр базарных тиунов или разнос нерадивых урядников, и вслед за воеводой убираться прочь. Сообразив,