ли.
МИШЕЛЬ : Во время выборов умирают реже, чем после. По крайней мере, в нашей среде.
ГВИДО : Ну, вы меня поняли. Но иногда фавориты нейтрализуют друг друга, наступает равновесие… И тогда может появиться аутсайдер, и тогда вокруг его кандидатуры складывается определенный консенсус.
МИШЕЛЬ : Как в моем случае …
ГВИДО : Да.
МИШЕЛЬ : Золотые слова.
СТЕФАН : Господь на этот раз указал на вас. Здесь, в этой ризнице, вы должны возложить на себя миссию. Как и все понтифики, ваши предшественники. Вас ждет одиночество …
МИШЕЛЬ (прерывает его) : Не полное.
ГВИДО : По крайней мере, теперь вы более одиноки, чем когда-либо, и это навсегда. Здесь нет тайны. У каждого папы – одно и то же … Он ощущает здесь гнет, – тяжелый, невыносимый, нечеловеческий: бремя предстоящей миссии. И по традиции должен поплакать.
СТЕФАН: Надо выплакаться как следует и станет легче.
ГВИДО: Вот именно, а затем он надевает непорочно-белую ризу и твердо становится во главе Господней Церкви. Лучше бы вам поплакать. Не сдерживайте чувств.
МИШЕЛЬ : Вы кардиналы или психологи?
ГВИДО : Одно другому не мешает. (Пауза). Даже наоборот.
МИШЕЛЬ : Я в курсе. Но, видите ли, я что-то не особо настроен плакать. Тем более здесь, вдали от дома. На стороне. Чуть не сказал: на чужбине.
ГВИДО : Что вы, ваше святейшество, вы окружены друзьями. Конечно, вы не знаете Рима, не знаете курии. Накопленный вами опыт, конечно, прекрасен, но он касается работы в Южной Америке. В Гвиане. Во французской, конечно, но все-таки Гвиане. Вдали от власти. Но средоточие власти, ее сердце находится именно здесь, в Риме. Вы увидите, это сердце округло, гладко, гармонично. Без каких-либо шероховатостей.
МИШЕЛЬ : И при этом круглом гладком гармоничном сердце без каких-либо шероховатостей, вы – это как бы сказать… желудочки?
СТЕФАН : Некоторым образом да, Ваше Святейшество.
МИШЕЛЬ : И оба желудочка настаивают, чтобы я поплакал. Согласно традиции. У них на глазах.
СТЕФАН : В век интернета, Ваше Святейшество, такая стыдливость делает вам честь! Возможно, вы в последний раз переживаете что-то в приватной обстановке.
МИШЕЛЬ : Приватно, но под присмотром двух желудочков.
СТЕФАН : Через час ваше одиночество станет полным. Вы будете публичной фигурой. И отныне вы будете принадлежать Истории Церкви, и значит, Большой Истории. Себе вы больше принадлежать не будете.
ГВИДО : И так до скончания века.
МИШЕЛЬ : Который может наступить довольно скоро, судя по судьбам тех, кто тут …(пауза) проливал слезы до меня.
ГВИДО: Как вспомню, – так слезы наворачиваются.
МИШЕЛЬ : Вы явно настаиваете. Ну и плачьте, если вам хочется. Я не запрещаю. Но перестаньте требовать от меня того, что мне совершенно не по душе.
Гвидо и Стефан обеспокоенно переглядываются .
СТЕФАН : Ваше Святейшество тоже не обязаны плакать. (Пауза). Вы позволите мне задать вам вопрос, – на совсем другую тему, не беспокойтесь.
МИШЕЛЬ : Я не беспокоюсь. Извольте.
СТЕФАН : Так вот, есть один вопрос, который меня как бы сказать,