художники теперь задействовали в своей практике стратегии медиации, используя текст, лингвистику и теории систем, и в итоге результат их деятельности был куда более концептуальным. В 1969 году художник Роберт Барри заявил, что «слово “искусство” становится все меньше существительным и все больше глаголом… Речь идет не столько о самих объектах, столько о том, какие возможности им присущи, какие идеи они в себе несут»[48]. Артикуляция Барри искусства как глагола является одним из многих определений концептуального искусства[49], предполагающим, что понимание искусства уже не ограничивается материальным воплощением в виде произведения; напротив, оно включает в себя также производство идей об искусстве, которые могут являться искусством сами по себе. Искусством могло считаться то, что было сформулировано, проговорено или описано. Искусство как материальная практика стало неотделимо от искусства как практики дискурсивной. Идеи могли в равной степени быть как проводником искусства в окружающий мир с помощью языка и своей артикуляции, так и основным медиумом и результатом художественного производства. И если искусством могла являться идея, то те, кто участвовал в производстве идей и использовал их в качестве медиума, также могли быть названы творцами искусства – неважно, называли ли они себя кураторами, критиками или художниками. И раз уж идеи требуют медиации (в том или ином виде), произошло объединение медиации искусства и концепции искусства как объекта медиации.
Наряду с размыванием четких категорий в связи с производством «искусства как идей» художники также брали на себя функции, ассоциировавшиеся ранее с задачами критика или куратора, например написание текстов и организация выставок. При помощи различных адаптаций выставочной формы куратор конца 1960-х начал примерять на себя мантию художника – таким образом традиционные роли художника, куратора и критика разрушались, а потом намеренно объединялись в результате совместной работы художников и кураторов. Галерист Сигелауб позже отметил:
«В это время все категории мира искусства терпели крушение: представления об арт-дилере, кураторе, художнике-кураторе, критике-писателе, художнике-писателе становились все менее четкими и ясными. В определенном смысле это было частью политического проекта 1960-х. В условиях “информационного общества” многие из этих сфер были весьма расплывчатыми, люди постоянно переключались между множеством задач»[50].
Кураторы, художники и критики начали сознавать значение медиации в формировании, производстве и распространении выставки – признавая это, Сигелауб употребил термин «демистификация», чтобы описать изменяющиеся условия выставочного производства[51].
1.5. Сет Сигелауб беседует с куратором Китти Скотт во время симпозиума «Роттердамские диалоги: кураторы», 2009
Позднее демистификация описывалась как «процесс, в рамках которого [кураторы и художники] пытались понять и осознать наши