[4]. Предлагали заздравные тосты в честь литтературы Французской старшей и любезнейшей сестры литературы Русской (la soeur ainée et bien aimée de la littérature Russe), в честь Императора Николая I-го, который благотворением, истинно достойным великого Царя, почтил словесность в лице г-на Карамзина. – В конце обеда пили за здоровие г-на Жуковского, одного из лучших нынешних поэтов Русских».
Вообще автор довольно справедлив и благосклонен в суждениях своих о наших поэтах, женщинах и простолюдинах. И за то ему спасибо! О таланте Александра Пушкина отзывается он с уважением и жалеет, что не удалось ему познакомиться с поэтом. В книге своей предлагает он перевод, прозою, но довольно верною и красивою, Светланы Жуковского, Черепа, сочинения Баратынского, отрывка из Полярной Звезды и другого стихотворения неизданного. Говоря о Баратынском, жалует он его в князья (le jeune prince Е. Baratinsky), но за то, с другой стороны, разжалывает его еще неуместнее в подражатели Французских нововведений. Перед переводом стихотворения: Череп, сказывает, что «оно уважается Русскими, которые начинают ныне перенимать у нас нашу недавнюю любовь в грезам поэтическим, мистическим и наркотическим (снотворным), коими мы преисполнены». В подлиннике нет ничего мистического, а еще менее наркотического. Череп, предмет философический и поэтический; подобное нововведение существует на земле со смерти Авеля, первого известного мертвеца. Но Французу нельзя не похвастать и не обращать всего к Французам. Мельком он и строго судит нашу литтературу, но и тут не без основания. «Не должно», говорит он, «требовать хода (allure) оригинального и свободного от литтературы Русской: в ней упражняются люди, коих воспитание иноплеменное; образованность, понятия и самый язык заимствованы у Франции, и следовательно она не может быть иначе, как литтература подражательная. Доныне она неотступно повторяла формы, физиогномию и даже предразсудки нашей. С некоторого времени Русские поэты, кажется, хотят отходить от классических образцов и искать образцы свои в Германии, но и в этом они только вам подражают». В начале суждения есть, как ни говори, много справедливого; но в последних словах опять выходка Французского самохвальства. Мы еще с Карамзина ознакомились с Немецкою литтературою, а с Жуковского принялись за нее. Французы же услышали о Немецких авторах только с появления книги г-жи Сталь о Германии. То, что путешественник говорит о женском поле в России, заслуживает, по моему мнению, безусловное одобрение. Вот слова его: «Некоторые путешественники, а именно автор Тайных Записок о России донесли Европе о невежестве Русских женщин: не знаю, были ли авторы беспристрастны в свое время, но ныне я с ними не согласен. Пользуясь правами, присвоенными званию моему иностранца, я не один раз переходил за межу разграничения, проведенного между обоими полами (выше автор замечает, что в гостиных и столовых наших оба пола не сходятся); я разговаривал с этими женщинами, обвиненными в невежестве, и, по большей части, находил у них сведения разнообразные, соединенные с необыкновенною тонкостию ума, познания нередко глубокия во многих