маму прислать сапоги нужного размера, а то ведь выдали, какие были, на размер меньше. Жмут неимоверно, намял ноги, маршировать нет мочи. Правда, взводный обещал, к присяге сапоги подыщут. Нет, лучше попросить прислать пару простыней, потому что совсем нет ткани на подшиву*, а начальство, оберегая казённое бельё, распорядилось выкрасить его в розовый цвет. Сержант же спуску не даёт, ежедневно на утреннем осмотре в первую очередь проверяет подворотничок. Готовишься весь вечер, стараешься, чтоб не сикось-накось, бывает пришиваешь вместе с пальцами. А он обязательно к чему-нибудь да придерётся. Бац! И тебе наряд вне очереди.
«Пока спецпредметов не ввели, мы учимся наматывать портянки, пришивать подворотнички, застилать, выравнивая по ниточке, постели. По сравнению с настоящей армией тут как в пионерском лагере. Пришли нитки, простыни и побольше сгущёнки», – сообщал в письме Рома.
«Не понимаю, зачем нужны портянки, носки же удобней. Может быть, вам разрешат носить носки, тогда я пришлю. И напиши мне, чем занимаешься в свободное время». – Мама хотела знать правду, надеясь прочитать между строк то, что скрывается за бодрым тоном его писем.
«Мама! Как ты не понимаешь, портянки необходимы, чтобы мы не расслаблялись, чтобы «служба мёдом не казалась». Вечерами в обязательном порядке, чтобы быть в курсе международной обстановки, смотрим по телеку в Ленинской комнате программу «Время».
В этом месте Роман пропустил важную подробность: он по примеру своего нового армейского товарища научился спать перед телевизором с открытыми глазами. Это очень ценное умение, поскольку за время какой-нибудь партконференции можно выспаться. А покемарить просто так Комод не даст, он жёстко пресекает любые попытки отлынивания и следит, чтобы курсанты смотрели прямо в ящик.
«В воскресенье, если рота не дежурит по части, смотрим „Служу Советскому Союз“ и „Утреннюю почту“, читаем „Красную звезду“ и „Огонёк“. Я уже все подшивки за этот год прочитал, больше читать нечего. Мама! Мне необходимы твои письма. И пиши поподробнее, иначе я здесь совсем отупею».
Только здесь он понял, как тоскует по матери. Какой-то невидимый проводок, которым он был связан с ней, оборвался, и что-то жизненно важное перестало питать его. Ему хотелось восполнить эту недостачу, он ждал от неё писем и просил в своих, из нескольких строк, чтобы писала ему побольше.
А ещё ему безумно хотелось сладкого. Верхом вожделения представлялась сгущёнка. Он ждал обещанную посылку, которая непонятно как заплуталась на прямом отрезке между пунктами «А» и «Б», и представлял, что в первую очередь слопает целиком банку сгущёнки вприкуску с пряниками.
Вскоре после получения посылки к первым трём принципам выживания в роте прибавился ещё один: «Нет ничего твоего личного». Деды*, получив его посылку, на его глазах вскрыли её и, вытащив из коробки всё вкусное, со словами «нужно уважать старших товарищей»