не содют». Да потом… Слушай, а как тебя все-таки зовут?
– Лида.
– А меня Миша. Да потом ты так сладко дремала на моем плече в такси и никак не прореагировала, когда я вошел с тобой в квартиру.
– Ах, как трогательно! И ты не воспользовался ситуацией? – спросила я не без ехидства, на что Миша коротко и яростно ответил:
– Дура!!!
Он отвернулся, весь его облик выражал возмущение, но я не спешила с оправданиями. Красиво ты говоришь, приятель, но я не доверяю твоему благородному негодованию. Возникла неловкая пауза, которую все же первым нарушил он.
– Вы много о себе воображаете, мадмуазель, – сказал он, – велика радость ложиться в постель с таким пьяным щенком как ты.
– С пьяным щенком?
– Именно. Глядя на тебя вчера, я все время вспоминал поговорку: «Пить так пить», – сказал котенок, когда вели его топить.
Все ясно и не имело смысла и дальше затрагивать этот вопрос. Разговаривая, мы не прикоснулись к чаю, и я вдруг спохватилась:
– Миша, открой холодильник, там сыр, колбаска докторская, варенье. Тащи сюда. Миша обрадовался:
– Ну, мадмуазель, Вы не только предоставили мне кров, но и спасаете от голодной смерти.
Мы пили чай, болтали о том, о сем, и, странное дело, не даже доставляло удовольствие его присутствие. Он заразительно смеялся, передразнивая Аську, как она впервые пришла на высоких каблуках в 7-ом классе. Он величал меня «мадмуазель», валял дурака, и глаза его весело искрились. Глаза у него были красивые, цвета крепкого чая, он смотрел на меня, почти не отрываясь, но теперь это не действовало мне на нервы. Я находилась как бы под гипнозом его обаяния и хотела только одного, чтобы он подольше не уходил.
– Миша, ты учишься? – спросила я, чтобы узнать о нем как можно больше.
– Учусь на втором курсе в Политехе.
– На втором? Так ты в прошлом году закончил школу?
– Да. А ты не знала? Айседора Дункан тебя не поставила в известность?
– Кто это Айседора?
– Аська. Она занималась балетом, и ее стали называть в классе Айседора Дункан.
– Ну что здесь такого? Почему она не сказала?
– Она поступала в театральный прошлым летом и не поступила.
И все же мне было непонятно. Ну не поступила, ну и что? Ведь не поступила не куда-нибудь, а в театральный, там каждый год страшный конкурс.
– А почему ты в Политехе? – продолжила я расспросы. Казалось, ему не хотелось отвечать на мой вопрос.
– Почему, почему, – буркнул он – если мама там преподает высшую математику, то сыну прямая дорога в мамин вуз. Он немного помолчал и добавил:
– Думаю, на моем институте скоро мемориальную доску повесят «Здесь учился и мучался…» И так далее…
Его глаза на минуту отразили такую грусть, чтоя проглотила вертевшиеся на языке фразы о том, что «профессию выбирают на всю жизнь», «надо искать свое призвание» и что-то в этом роде, но Миша перевел разговор на другую тему, и когда часы пробили семь, и вовсе засобирался