старые ели. Новый храм побелен, и на фоне окружающей зелени он кажется парусом. Храм не велик, но крепок толщиной стен. Двери его, выкованные из железа, растворены, чтобы просыхал внутри. Проникавший сквозь солнечный свет полосами с блестками пылинок разгонял сизую сумрачность, упираясь в шершавость неоштукатуренных стен, ожидавших украшения росписью. Оживут от красок стены под кистью живописца, а высохшая штукатурка сохранит их певучесть на долгожитие.
На ступеньках амвона, перед раскрытыми в алтарь створами царских врат, сидел паренек в скуфейке на русой голове в сером подряснике с заплатами на локтях. Водя пальцем по строкам на странице толстой книги, он монотонно, нараспев, читал послание апостола Павла. Вслушиваясь в слова апостольского послания, произносимые звонким голосом, на лесах перед алтарной преградой высокий седобородый монах Нафанаил с двумя послушниками украшали золотом свое вдохновенное творение из дерева. Резная преграда – кружево из диковинной листвы, цветов, гроздьев ягод, здесь и витые колонки, и разные по величине рамы для будущих икон.
Занятые работой мастера не заметили, что в храм вошла боярыня, она вошла и остановилась, залюбовавшись блеском преграды, верхняя часть которой горела позолотой.
Юноша, увидев хозяйку, перестал читать, и тогда Нафанаил, обернувшись, также увидел ее. Оставив работу, он поспешно по шаткой лесенке спустился с лесов и с поклонами подошел к боярыне.
– Будь здрава, Ирина Лукияновна!
– Очей не могу отвести от лепости твоего труда. Земно кланяюсь и благотворю за сотворенное из дерева чудо.
– Прими и ты в ответ поклон за ласковую похвалу деяниям рук моих.
– Никак, подводишь работу к концу?
– Считаные дни остались. Норовлю озолотить, покеда вёдро стоит. С чего сумрачна, матушка?
– Гонец воротился из монастыря с худой вестью.
– Неужли игумен, заупрямившись, не отпустил Андрея?
– Нету Андрея в монастыре.
– Куда ушел?
– В мирскую быль. Где на сей день обретается, в обители знаемости нет.
– Вот ведь как обернулось. Все оттого, что Андрей не успел отдать помысел Господу. Мирское житье липуче, а молодость на помыслы и на ноги шатучая.
– Подай совет, кому храм росписью украшать.
– Живописцами Русь оскудела. Дельно мыслишь – с росписью годить нельзя. Для росписи самая пора. До холодов надо сие творить. Замес под роспись жары и холода боится. А вот осенняя пора для нее самая подходящая по той причине, что замес краски в себя не торопливо берет.
– Может, знаешь, кого звать?
– В суздальском монастыре водится такой мастер. Только стар годами, посему со всякой хворостью дружит. Родом новгородец.
– Зови! Заботой его не оставлю. На любую хворость управа есть.
– Как велишь.
– А иконы кому доверить?
Монах, подумав, комкая в руке бороду, ответил не сразу:
– С ними можно погодить. Ведь э