если верить в загробную жизнь, то его дух точно оставался здесь, на месте своей мученической погибели и слышал ядовитые слова своей беспощадной истязательницы.
Но Хенси в это никогда не верила. Ещё в подростковые годы она была скептиком, а уж после всего того, что свалилось на неё она и вовсе отреклась, открестилась от всего, что было за гранью человеческих сил и возможностей.
«Есть только ты и жизнь, – любила повторять она. – Ты всё время что-то делаешь, что-то пытаешься, а она смеётся и ставит палки в колёса, нужно же ей как-то развлекаться…».
Вопреки всему, Хенси не злилась на свою жизнь, но и не любила её. Она, вообще, относилась к ней, как к чему-то стороннему по отношению к себе, она относилась к своей жизни, как к главной и непримиримой сопернице.
Ей вспомнился и Эдвард, тот самый ненавистный ей Эдвард Грейс Келли – бывший одноклассник, который стал пусть лишь фиктивной, но причиной её трагедии. Как он измывался над ней… и как она после отомстила.
Хенси улыбнулась, эти воспоминания грели душу, заставляя чувствовать, что, всё же, что-то внутри неё всё ещё есть, есть жизнь. Может быть, подобный смысл – худший из возможных, но иных у Хенси не было, и потому особенно мучительно ей было тогда, когда последнюю, самую «вкусную» и желанную жертву у неё увели из-под носа.
По ногам, по голым щиколоткам, обнажённым укороченными штанами, прошёлся сквозняк, который взялся непонятно откуда и заставил поёжиться.
– Что, Келли, – с гнусной улыбкой на губах спросила Хенси, – пытаешься сказать мне, что ты всё ещё здесь? Не верю.
Девушка фыркнула и покинула комнату, направляясь к следующей, куда более важной двери. Открыв её, Хенси втянула в лёгкие запах затхлости и необъяснимой сырости.
«Надеюсь, – подумала она, морщась, – всё здесь не пошло плесенью, не хочется полностью переделывать подвал».
В этой комнате всё было, как и пять лет назад: тумбочка у кровати, сама кровать, стул, на котором Хенси любила сидеть, ментально истязая своего «любимого врага». Она невольно улыбнулась своим мыслям-воспоминаниям и шагнула в помещение, проходя по голому полу, наступая на плохо выглядящий прикроватный коврик и невольно задерживая дыхание.
Сердце внутри сжалось, дыхание спёрло, а в носу защипало.
«Не смей плакать, тряпка!» – приказала себе девушка, шмыгая носом.
Там, на белой подушке, всё ещё остались запёкшиеся, выцветшие следы крови, его крови. Это было безрассудным, но девушка не то, что не устроила уборку в подвале, силясь скрыть следы своих преступлений, она даже не стала избавляться от окровавленных постельных принадлежностей, оставляя их на своём месте.
Приди кто-то в дом, заяви он в полицию, правоохранительные органы с лёгкостью распутали бы тот клубок необъяснимых убийств, что заплела Хенси. Но они не пришли, никто не пришёл. Бывшие школьные друзья давно не общались между собой, и их убитые горем родственники не могли подумать,