сторону монастырских стен.
Да, там, в монастыре, Мендель начнет опыты с горохом, Паскаль создаст что-то паскальное, Коперник придумает свою систему, а Джордано Бруно начнет доказывать множественность миров. Именно в монастырях зародится то, что будет названо научным методом познания. А вся эта шелуха с битвами, сражениями, турнирами и прочей шелупонью останется по эту сторону стен и уйдет в небытие. Правота же пути, что там, за стенами, будет со временем выглядеть такой убедительной, что в будущем сохранят помимо ценного ядра еще и шелуху: разжиревших попов, церковные стены, обряды, молитвы, поклоны и все атрибуты начиная от свечей, просвир и кончая ритуальным крещением.
Кадфаэль сказал с жаром:
– Еще здесь бы порыться! Да вряд ли допустят…
– Золотишко поискать? – спросил я.
Он ответил с негодованием:
– У них лучшая библиотека в королевстве!.. Даже в Скарляндах, Гиксии или в знаменитом Морданте такого богатства нет. Тысячи томов, из них едва ли четверть прочитана, а треть разобрана!
– А-а, – сказал я понимающе, – дешевого колдовства восхотелось?
Он сказал с еще большим негодованием:
– В книгах есть и повыше ценности, чем колдовство, брат паладин!
– Да? – спросил я с сомнением. – Тогда почему же говорят, что когда книголюб видит книгу – он готов отдать за нее сердце, а когда монах видит деньги – он готов отдать за них священные книги?
Он вскипел:
– Это наглая ложь!
Я спросил ласково:
– Каков у нас первый и самый серьезный из смертных грехов?.. Верно, гнев.
Он мгновенно остыл, заговорил уже спокойнее:
– Брат паладин, даже небольшим умом можно блистать, если тщательно натереть его о книги. Но я понимаю, тебе скучно без драк, вот и дразнишь скромного служителя Христа.
Я сказал примирительно:
– Да шучу я, шучу. Книга в самом деле – лучший друг. Не ноет, жрать не просит и драться не лезет… К тому же всегда свою точку зрения можно вычитать из книги! А на следующей странице поменять… А почему, говоришь, не допустят? Ты разве не монах?
Он вздохнул.
– У нас разные Уставы. К тому же они все больше склоняются к аристейству, а я все-таки верую и действую только в русле истинной церкви.
– Ну, – заметил я, – каждый считает свой путь истинным. А чем отличаются эти… аристейцы?
Он начал рассказывать о проблемах церкви, я кивал с умным лицом, делая вид, что слушаю внимательно, сам посматривал по сторонам.
Вообще-то о ересях я знал даже больше, чем сам брат Кадфаэль и даже его наставники: трудно дожить до моих лет и не услышать о баптистах, адвентистах, рериховцах, хаббардистах и прочем гербалайфе, так что кивал, пропуская мимо ушей жалобы на самую новую и самую живучую ересь – альбигойцев, так их называют от города Альби, откуда пошла крамола, или же катарами, как они сами себя гордо зовут, ибо katharos – чистый, если по-нашему. Эти катары, как я понял, ведут себя, как Троцкий