в ужасе и не могут отделаться от гнетущих мыслей: что с ними будет, если они потеряют работу, заболеют, лишатся медицинской страховки, если кто-то из их мальчиков попадет под машину?! Они пытаются развлечься и одновременно ищут способ освободиться от трагедий, защититься от мира.
– А нищий на углу?
– Этого я не знаю: никогда не говорила с ним. Он – живое воплощение несчастья, но глаза у него, как и у всякого нищего, что-то таят. Печаль в них – такая явная, что я не могу в нее поверить.
– Чего же им всем не хватает?
– Понятия не имею. Я часто листаю журналы с фотографиями звезд – все всегда так весело улыбаются, все счастливы… Но я сама замужем за знаменитостью и знаю, что это не так: на снимках они ликуют, но утром или ночью их мучают мысли: «Что сделать, чтобы опять появляться на страницах журнала?», или: «Как скрыть то, что мне не хватает денег для роскошной жизни?», или: «Как правильно распорядиться этой роскошью, как преумножить ее, как затмить с ее помощью других?», или «Актриса, которая вместе со мной смеется в объектив камеры, завтра уведет у меня из-под носа мою роль!», или «Я лучше одета, чем она? Почему мы улыбаемся, если нас презирают?», или «Почему мы продаем счастье читателям журнала, если глубоко несчастны мы сами – рабы славы?»
– Но мы – не рабы славы?
– Я ведь не о нас с тобой.
– Так что же все-таки случилось?
– Много лет назад я прочла одну книгу. Очень интересную. Предположим, Гитлер выиграл войну, уничтожил всех евреев в мире и убедил свой народ в том, что он в самом деле принадлежит к высшей расе. Переписываются труды по истории, и вот сто лет спустя наследникам Гитлера удается истребить всех индийцев до последнего. Проходит триста лет – и не остается ни одного чернокожего. Еще пятьсот – и вот могучая военная машина начинает сметать с лица земли азиатов. Учебники истории глухо упоминают о давних сражениях с варварами, но на это никто не обращает внимания – никому нет до этого дела.
И вот по прошествии двух тысяч лет от зарождения нацизма в одном из баров города Токио, уже пять веков населенном рослыми голубоглазыми людьми, пьют пиво Ганс и Фриц. И в какую-то минуту Ганс смотрит на Фрица и спрашивает его:
– Ты как считаешь, Фриц, всегда так было?
– Как – так? – уточняет Фриц.
– Ну, мир всегда был такой, как сейчас?
– Ну, ясное дело, всегда! Что за чушь тебе в голову лезет, – говорит Фриц.
И они допивают свое пиво, и обсуждают другие предметы, и забывают о теме своей беседы.
– Зачем так далеко заглядывать в будущее? Не лучше ли вернуться на две тысячи лет назад? Ты способна была бы поклоняться гильотине, виселице, электрическому стулу?
– Знаю, знаю, что ты имеешь в виду. Распятие – жесточайшую из казней, изобретенных человечеством. Помнится, еще Цицерон называл ее «отвратительной», ибо перед смертью казнимый на кресте испытывает чудовищные муки. И теперь, когда люди носят крестик на груди, вешают распятие на стенку в спальне, видя в нем только религиозный