у него на магнитной ленте. В конце концов его работа составила полную картину коровьего времени за определенный период. Не знаю, что сталось с этой звуковой документацией, но в нынешнем искусстве подобная практика в ходу. Еще Крюзи любил колокола, потому что по их звучанию можно было составить карту города, и сделал записи всех колоколов Санкт-Галлена. Его мастерская давала вам опыт единого, нерасклассифицированного искусства. Он был не из тех, кто рисует, потом пишет, потом занимается звуком, потом архитектурой. В мастерской Крюзи включались разом все органы чувств, все искусства.
С Алигьеро Боэтти
В 1986 году во время учебной поездки в Рим я решил сам по себе наведаться к одному из героев Фишли и Вайса – к Алигьеро Боэтти. В тот момент он разрабатывал идеи, связанные с картами и картографией. Карты снизошли на него в 1971 году, и с тех пор он посвятил себя длительному и трудоемкому проекту создания вышитых карт мира. Он работал с вышивальщиками из Афганистана и, позднее, Пакистана, многократно посещал эти страны или вел проект дистанционно, особенно после советской оккупации Афганистана в 1979 году. Это совместное предприятие объединяло в себе эстетику и политику, ремесло и странствие, а также предполагало преодоление языковых и физических барьеров. В 1989 году, в разгар глобальных катаклизмов и пересмотров границ, «Карта мира» Боэтти оказалась как нельзя более уместной.
Встреча с Боэтти в 1986 году изменила мою жизнь. Он сразу посоветовал мне, беседуя с художниками, всегда расспрашивать их о нереализованных проектах. Так я с тех пор и поступаю. Заговорив с Боэтти, нельзя было не отметить стремительность его речи и движений. Я был особенно впечатлен этим оттого, что меня в Швейцарии часто ругали за то, что я быстро говорю. А за Боэтти мне было и не угнаться. В мастерской он на своей обычной скорости начал спрашивать о моих целях. Вспомнив Фишли и Вайса, я ответил, что хотел бы курировать выставки, но не знаю, с чего начать.
Боэтти сказал, что раз так, я ни при каких обстоятельствах не должен делать то же, что и все, – предоставлять художникам пространство для заполнения работами. Куда важнее общаться с ними, разузнавая о проектах, которые они не смогли реализовать в предложенных условиях. Что с тех пор и стало основным мотивом всех моих выставок. Я не верю в креативность куратора. Я не считаю, что художники должны воплощать гениальные идеи организатора выставки. Наоборот, у меня все начинается с диалога и вопроса о неосуществленных идеях, а затем задача сводится к поиску способа их осуществить. На первой же нашей встрече Боэтти дал мне понять, что курировать – значит делать невозможное возможным.
Боэтти же первым посоветовал мне почитать Эдуарда Глиссана, который стал самым важным моим теоретическим ориентиром. Боэтти привлекало, что Глиссан предпочитал различия единообразию, потому что как бы карты ни диктовали тотализирующую