послать её на ремонт в Израиль, а автодорожники не дают транспорт.”
–У нас действительно с шоферами проблема,– подал голос начальник штаба, с добрым намерением прекратить дискуссию.
Командир дивизии даже не посмотрел в его сторону:”Я не просил высказываться”,– и неожиданно обратился ко мне:”Начнем с доктора”.
Разумеется, напрашивается по-одесски философский вопрос:”Что доктор знает за антенну?” Что понимает он в современной технике, оторвавшись от историй болезней с сакраментальной записью заменяющей диагноз:”без патологических изменений” и повернувшись спиной к шкафу с таблетками: “от живота”, “от головы”, “от суставов”, “от температуры”– ровным счетом ничего. И я выдал:
–У меня уже вторую неделю телевизор не работает!
Ответом мне был дружный хохот молодых и здоровых мужчин.
–Доктор– это не та антенна!
–Я понимаю, что не та, но телевизор у меня все равно не работает!
Так я оградил себя от чрезмерных “посиделок” с высоким начальством, но не избавил себя от прочих малоприятных хлопот. Третьего дня меня поднял невообразимый рокот, неумолимо накатывавшийся к моей комнате. Я только успел присесть за стол и принять позу созерцающего мир гения, как ко мне ворвался начальник базы, именуемый в русскоязычном кругу “товарищем прапорщиком”, краснорожий детина, щеголяющий по особо торжественным случаям в фуражке с загнутой тулией, оставшейся, как анахронизм со времен британского мандата. “Товарищ прапорщик” волок за собой Володю и жаждал расправы. Человек, хоть раз отстоявший на часах, когда весь смысл жизни съёживается до одной фразы– “Стой, кто идет!”, поймет всю чувствительность данной темы. И там, где другие языки бессильны и беспомощны только он один– великий и могучий– выручит и придаст уверенность. Моему Володе выпало на одну ночную смену больше и он, борясь за справедливость, пообещал вступить в нестроевые и нефизиологические отношения с посягнувшим на его права. “Товарищ прапорщик” не гимназистка, не первый год в армии и в русской идеоматике поднаторел, но так же усвоил, что у врача есть волшебное слово, могущее стереть его– грозу солдат и радетеля воинской дисциплины – в порошок. Когда на еженедельном расширенном заседании штаба я канцелярским голосом произношу “санитарное состояние”– и делаю качаловскую паузу, нет у меня более внимательного и преданного слушателя, нет и не будет! Кого еще может интересовать содержание мусорных баков и состояние сортиров?!
Как это принято в Израиле, мы вступили в переговоры с бесконечным повторением “будет хорошо”, нудным пересчитыванием часов и тыканьем “почему мы, а не они!” В результате, к обоюдному успокоению страстей, был достигнут компромисс – ночь осталась за нами, но её отстоит, пока ни о чем не подозревающий Шурик. “Товарищ прапорщик” согласился с тем, что услышанное им было простым выражением чувств и непосредственно к нему не прикладывалось, осклабился– “Мы же друзья, док!” и удалился, не закрыв за собой дверь.
–Я