со всей силы.
– Э, вы чего? – раздался с той стороны хриплый голос.
Охраняют, значит. Теперь осталось выяснить, сколько человек. Один-два – справятся. Тихо сделать можно, тревоги не поднимут. Он ударил еще раз, кивком указывая Святу на дверь. Свят переместился, тогда Полоз забарабанил со всей дури. Расчет был верным – рано или поздно охранникам это должно было надоесть.
– Чего стучишь? Я те стукну!
– Они ж там вроде повязанные? – обозначился второй, голос прозвучал неуверенно.
– Повязанные. Только что-то быстро против «бревна» отошли.
– Эй, там!
Полоз молчал.
– Да я тебе сейчас застучу!
Едва послышался звук отодвигаемого засова, Полоз отступил в тень. И сунувшегося было лохматого мужика встретил удар под горло. Мужик захрипел. Полоз, не давая ему опомниться, резко дернул его на себя. Второй вообще не понял, что случилось. Раскрыл рот, чтобы закричать, позвать на помощь, и получил в солнечное сплетение, согнулся кулем. Спецы действовали быстро. Затащили обоих внутрь бани, связали руки за спинами обрезками веревки. Выскочили за дверь и прикрыли ее засовом.
– Так-то лучше. Посидите тут, охолонитесь.
– Кляп бы им какой. А то очухаются и начнут орать, вся долбучая деревенька сбежится. – Блажь опасливо озирался по сторонам.
– Не очухаются. Во всяком случае, не так скоро. – Полоз примеривал к руке топор, взятый у одного из незадачливых охранников.
– Ну вот теперь и поговорим. – Свят стиснул зубы, поглядывая на неосвещенные окна дома.
– Отставить. Сначала Нестер, – жестко ответил Полоз.
Свят скрипнул зубами, но ничего не сказал. В конце концов, командир был прав.
Чуха жил на окраине деревни. Огорода не держал, скотину тоже. А зачем? И так все дадут трусливое мужичье, покорными баранами кланяющиеся Гвездославу. Тут главное, кровью повязать, и тогда хоть веревки вей. Кровь-то, она сильная, кто хоть раз вляпался, уже не отмоется.
Посмеиваясь про себя над незадачливыми селянами, он вошел внутрь. Мужики сложили найденные трофеи на лавки, и Чуха незамедлительно приступил к осмотру свалившегося богатства. Рюкзаки потрошить, шмотки, это все потом. Да и великоваты они, шмотки-то. Не на него пошиты. А вот оружие – это другое дело.
Оружие он любил. Оно словно уравнивало его вместе с высокими, статными людьми, к которым Чуха, сколько себя помнил, испытывал острую, черную зависть. Поэтому и не было для него слаще, чем ломать таких, заставлять валяться у него в ногах, просить о жизни, которой он никогда не давал. Или всаживать в ногу, из засады, один выстрел, а потом идти незаметно, смотреть, как корежится подстреленный, цепляется за жизнь изо всех сил. Вот забава так забава. А потом подойти к истекающему кровью, услышать «Эй, мужик! Помоги!» и всадить пулю. Наблюдать за агонией, испытывая сладкую дрожь внизу живота.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную