говорит Лера. – Люблю снег! По утрам ветки белые, хрупкие, точно гипсовые. Когда мороз сильный. А если навалит снегу – елки красивые, как пудели! Не замечал?.. На лыжах побегать – прелесть! Они шуршат, хлюпают сзади, а ты бежишь, задыхаешься от ветра, от солнца, от белизны… Когда теперь придется еще покататься? – вздыхает она, глядя вниз, на большой живот. – И ты скоро уходишь в море!
– Еще не скоро, – успокаиваю я.
– Как – ремонт? Движется?
– Тянут кота за хвост!
– А что слышно о наших мальчишках? – спрашивает она. – Где они?
– Плуг, по-моему, ушел на Кубу. Он уже старпомом. Стремительно делает карьеру!.. Геночкины “Янтарные горы”, слышал, идут в тайм-чартер в Австралию. А Сивашов на “Люблино”. По-моему, тоже где-то торчит в ремонте…
Потом я подзываю официантку и расплачиваюсь.
Наверху, на набережной, мы ловим такси и едем на Луговую. Здесь, в многоэтажном доме, у нас небольшая комната.
В конце ноября «Антарес» выходит из ремонта. У судостроителей есть поговорка: ремонт корабля невозможно завершить, его можно только прекратить.
Заканчиваешь ремонтировать корму – с успехом можешь приниматься за ремонт полубака. И так – по кругу!..
«Антарес» с помощью буксиров перебирается из «Дальзавода» на противоположную сторону Золотого Рога. Здесь он пополняется снабжением, комплектует рейсовый экипаж и поднимает «окно» – флаг отхода. Вот и долгожданная команда по «принудительной» трансляции:
– Все по местам!.. Провожающим покинуть борт судна!..
Лера сходит по трапу на причал. По стенке, взметая серебристую снежную пыльцу, гуляет ветер. Я кричу, чтобы она сразу садилась в машину и ехала домой. Она отрицательно качает головой, грустно улыбается. Она давно перешила пуговицы на пальто до предела, и потому похожа на монумент Нельсону на Трафальгар-сквер в Лондоне, только без постамента. Волосы собраны сзади в тугой узел, от этого личико кажется заостренным, почти детским. В сердце мгновенно, как ласточки в иллюминатор, влетают бескорыстные жалость и нежность.
Я занимаю место на корме судна. Машу ей рукой. Она не уходит. Матросы расчехляют шпиль. На баке, слышно, клацает в клюзе выбираемая якорь-цепь.
– Отдать кормовые! – команда с мостика.
– Есть отдать!.. За кормой чисто! – докладываю через минуту.
Под палубой оживает главный двигатель. Мощный винт взбаломучивает маслянистую воду. «Антарес» не спеша описывает циркуляцию, нацеливается форштевнем на выход из Золотого Рога. Лера еще стоит на причале. Почему-то на ум наплывает что-то из Блока:
В черных сучьях дерев обнаженныx
Желтый зимний закат за окном.
К эшафоту на казнь осужденныx
Поведут на закате таком…
У нас не за окном – за иллюминаторами. И не осужденные мы, а добровольцы. А в остальном, возможно, есть сходство…
«Антарес» отваливает от причала, дает три прощальных гудка. Я поднимаюсь на мостик. Мимо проплывает