покатился. И зазвучали шумные аплодисменты.
На часах было 13:05. Лада сняла замшевые сапоги и облачилась в босоножки с цветком. Спина вздулась от перегрева, и она сняла синюю шерстяную кофту. Лебедев еще от Бориспольского аэропорта ехал в сандалиях на босу ногу. И когда подходил к трапу, ступая прямо в скользкий снег своими выступающими пальцами – кажется, ничего не чувствовал.
Они долго шли по узкому коридору, утепленному, как гипсокартоном, щедрым солнцем, а потом по более широкому, отдающему зеленым. Слева за прозрачным стеклом был огромный холл с фонтанами, duty-free и множеством кафе. Там люди ели кошерную еду, в которой нет места бутерброду с мясом и сыром, и ждали свои самолеты. Ждали свой взлет в высокое бесцветное небо без точек опоры, кроме как сама плоская земля. Среди них были те, которые мученически не хотели лететь и делали это через силу.
Пальцы после сапог свободно дышали и шевелились. Пока не уперлись в паспортный контроль. Она оглядывалась на Димку. Он выглядел уставшим и измученным. С красными белками вокруг карих зрачков, словно годами не отползал от компьютера. Словно и ночью спал при включенном мониторе, держа в готовности свои глаза. Но она-то знала, что он просто разучился спать. Что он которую ночь ходит по квартире, подолгу смотрит на часы, пока, в конце концов, они не остановились, и пьет кофе ведрами. И впервые муж казался чуть ниже, хотя его рост метр девяносто восемь. Словно его плечи обросли гирляндами камней.
– Дим, а может, все у нас получится?
– Ладушка, я буду очень стараться…
Дорога от аэропорта Бен Гурион к Тель-Авиву казалась прозрачной. С двух сторон ее сопровождали заросли бугенвиллии, мандариновые сады и акации. Цветы акаций почему-то напоминали лесные колокольчики. Было много пространства благодаря зеркальному небу и видимому, цвета сыворотки, воздуху. И Лада вспомнила, что эта картинка ей знакома. Пару лет назад ей приснился сон, в котором была желтая страна, с длиной волны от 565 до 590. И было явное ощущение дома…
В такси пела Нино Катамадзе. Эта была песня женщины, отпустившей своего мужчину в иной мир. В мир, с которым можно выйти на связь, только погрузившись в сон. От неизбежности, с которой она пела, у Лады остановилось на треть секунды сердце. Она с болью посмотрела на любимого, на его виски с белой дымкой, на его тонкие узорные морщинки вокруг рта и, сжав теплую ладонь, прошептала:
– Я люблю тебя.
У него сузились зрачки и запеклись в ранки. С засохшими краями. Лебедев обдал ее нежным дыханием. Она оделась в его нежность, как в бирюзовое шифоновое платье. И запахло вечным Средиземным морем…
Они приехали в один из первых городов Палестины под названием Rishon LeZion. В город, основанный на голых песках выходцами из России. На землю, выкупленную бароном Ротшильдом у турок и превратившуюся в огромный оазис. В те времена средний возраст жителей города составлял 33 года.
Первыми бросились в глаза рослые пальмы «с ногами от ушей» и заплетенные плюмерией и пассифлорой заборы. По обочине рос крепкий красный и желтый люпин на растолстевших стеблях. Словно его поили коктейлями «Гербалайф». К нему шли водяные трубочки с вторичной водой, впрочем, как и ко всем остальным ухоженным цветам. Аккуратные дороги с идеальной разметкой. Девушки в военной форме, служащие в армии, с автоматами «Галиль» под руку. Музей истории города на углу улицы Ахад-Ха-Ам от Первой алии.
Они остановились на улице Hannah U-Michael Levin 20, в лимонном доме с волнистыми балконами. У въезда в подземный паркинг росла желтая текома с цветами, напоминающими пышные рюши на нижних юбках. Лада потрогала ее тычинки, и по телу разлилось предчувствие секса. Словно она подпиталась неким эротическим эликсиром.
Квартира на девятом этаже была белой и прохладной. Без ажурных свечей, декоративных рамок и японских кукол. В ней царил минимализм и жил их общий друг, который сейчас отправлялся на Север. На полу блестела молочная, охлаждающая стопы, плитка. Стоял черный пятиугольной формы стол с непроглаженной персиковой скатертью и стулья с очень ровными спинами. Эти спины отражали белый диван с тугими подушками, подвешенный телевизор и низкий столик на ножке, как в черном блестящем зеркале.
Две затемненные спальни, два санузла и кухня-студия были продолжением холла. На самом видном месте красовалась огромная стеклянная ваза, расширяющаяся кверху, полная роз морковного цвета двух видов: «Муви Стар» и «Пасадена». А рядом лежала небрежная записка с текстом: «Лебедев, ревнуй! Мне все еще нравится твоя жена».
Лебедев повертел ее в руках, ухмыльнулся, а потом скомкал и выбросил в мусор.
Пока Дима возил по гардеробу чемодан, Лада прошлась по кухне, выдвигая ящики. На верхней полке стояли квадратные белые тарелки, чуть ниже справа – вилки и ножи с хвостиками, похожими на малахитовые, и много упаковок чая GREENFIELD с медом и облепихой.
Громко урчал широкий холодильник, словно у него был пустой живот. И он не просто охлаждал. Он намертво примораживал все, что в него поступало. В холодильнике постоянно ежился виски в толстой бутылке и были нескончаемые запасы кубичного льда.
В углу скучала соковыжималка, которой давно не пользовались,