и вдруг нахмурился: – Но, однако, это безоб’газие какое-то. Я п’гивык по Шпале’гной туда-сюда, туда-сюда…
Он показал тростью как.
Юрий чуть покачнулся в седле, и господин перевел внимательные глазки на него, отчего Юрий почувствовал необходимость что-то произнести вслух.
– Но у нас приказ, – сказал он, – не пускать ни одну штатскую блядь к Смольному.
Господин как-то бойко оскорбился и задрал вверх бородку:
– Да как вы осмеливаетесь? Вы… Да я вас в газетах… В «Новом В’гемени»… – затараторил он, причем стало сразу ясно, что если он и имеет какое-то отношение к газетам, то уж, во всяком случае, не к «Новому Времени». – Наглость какая… Да вы знаете, с кем гово’гите?
Было какое-то несоответствие между его возмущенным тоном и готовностью, с которой он начал пятиться из пятна света назад, в темноту, – слова предполагали, что сейчас начнется долгий и тяжелый скандал, а движения показывали немедленную готовность даже не убежать, а именно задать стрекача.
– В городе чрезвычайное положение, – закричал ему вслед Николай, – подышите пару дней в окошко!
Молча и быстро господин уходил и вскоре полностью растворился в темноте.
– Мерзкий тип, – сказал Николай, – определенно жулик. Глазки-то как зыркают…
Юрий рассеянно кивнул. Юнкера доехали до угла Литейного проспекта и повернули назад – Юрию эта процедура стоила определенных усилий. В его обращении с лошадью проскальзывали ухватки опытного велосипедиста: он далеко разводил поводья, словно в его руках был руль, а когда надо было остановиться, подергивал ногами в стременах, как будто вращая назад педали полугоночного «Данлопа».
Начал моросить отвратительный мелкий дождь, и Николай тоже накинул на фуражку башлык, после чего они с Юрием стали совершенно неотличимы друг от друга.
– А что ты, Юра, думаешь, долго Керенский протянет? – спросил через некоторое время Николай.
– Ничего не думаю, – ответил Юрий. – Какая разница? Не один, так другой. Ты лучше скажи, как ты себя во всем этом ощущаешь?
– В каком смысле?
Николай в первый момент решил, что Юрий имеет в виду военную форму.
– Ну вот смотри, – сказал Юрий, указывая на что-то впереди жестом, похожим на движение сеятеля, – где-то война идет, люди гибнут. Свергли императора, все перевернули к чертовой матери. На каждом углу большевики гогочут, семечки жрут. Кухарки с красными бантами, матросня пьяная. Все пришло в движение, словно какую-то плотину прорвало. И вот ты, Николай Муромцев, стоишь в болотных сапогах своего духа в самой середине всей этой мути. Как ты себя понимаешь?
Николай задумался.
– Да я это как-то не формулировал. Вроде живу себе просто, и все.
– Но миссия-то у тебя есть?
– Какая там миссия, – ответил Николай и даже немного смутился: – Господь с тобой. Скажешь тоже.
Юрий потянул ремень перекосившегося карабина, и из-за его плеча выполз конец ствола, похожий на голову маленького