им образности. В реальной жизни он чувствовал себя неудобно и беспокойно и боялся самого понятия благополучия, которое для него было равносильно смерти.
Поэт Юрий Борисов оказался в этом мире не равным самому себе, как телесному человеку, поэтому его бытовая принадлежность противостояла его нравственной и художественной приобщённости к миру.
Борисов ностальгически тянулся к свободе, ставшей основой его творчества, в которой создавались его стихи, полные красок, света, лучезарных образов. Стихи и романсы оформляли его жизнь, наделяли её смыслом, создавали ценностный горизонт в замкнутом с виду, но страстном внутри художнике.
Мне кажется, подтверждение этих мыслей заложено и в его стихотворении «По лугам и лесам…», посвящённом его другу Петру Константиновичу Капустину.
В то время Пётр Константинович был его старшим товарищем с семилетней разницей в возрасте, судьба которого, говоря словами Борисова, тоже «разбросала его по России».
На одном из своих немногочисленных концертов Юрий Борисов сказал:
– В общем, это его песня. Пусть, когда он за границей будет, то вспоминает её.
По всей видимости, поэт не просто считал художника своим другом, но и причислял его к людям, разделявшим с ним его поэтическое миросозерцание.
Приведём текст этого стихотворения и одновременно заглянем между строк, попробовав ещё раз понять самого Борисова.
По зелёным лугам и лесам,
По заснеженной царственной сини,
Может, кто-то другой или сам
Разбросал я себя по России.
Прекрасное видение пространственного тёплого и холодного цветного образа России создал Юрий Борисов, по которому «разбросал себя» он.
– Кто-то другой или сам…, – это о ком? Думаю, что виновниками этого могли быть как конкретные люди в конкретных обстоятельствах его жизни, прятавшие его в лагерях, так и он сам, желавший поэтического устремления в красоту земли, имя которой Россия.
Я живу за верстою версту,
Моё детство прошло скоморохом,
Чтоб потом золотому Христу
Поклониться с молитвенным вздохом.
Первые две строчки превращаются в намёк на земной маршрут автора, по которому он проехал тысячи вёрст от Уссурийска до Ленинграда, от Липецка до Средней Азии ко многим казённым невольным учреждениям.
Но он не воспринимает эти обстоятельства как трагедию, нет, он воспринимает это философски спокойно, даже «с молитвенным вздохом». Это самоотречения от материальности жизни.
Моя радость под солнцем росой
Засверкает в нехоженых травах,
Отгремит она первой грозой,
Заиграет в глазах браговаров.
Он видит радость будущего через этот «молитвенный вздох», который «под солнцем росой засверкает в нехоженых травах», «отгремит …первой грозой» и «заиграет в глазах браговаров», где красота меняет свои свойства, перевоплощается, выявляет особую щедрость, какую-то лёгкую