в эту ночь спал так крепко, как будто длительное время мучился бессонницей. А днём в какой-то момент почувствовал, как тело и сознание освободилось от чего-то тяжёлого и тёмного. И сразу полегчало: свободнее стало дышать, с глаз будто спала пелена, он увидел в комнате солнечный свет – до этого давила серость; в деревянном доме, оказывается, хороший воздух, который Степан начал жадно глотать, как глотает съестное, не разжёвывая, голодный человек.
С лёгкостью поднялся с кресла, вошёл на кухню, налил в бокал холодной воды, выпил. И тут же захотелось есть. Поджарил на газовой плите яичницу из трёх яиц, умял её с двумя кусками чёрного хлеба.
Утолив голод, вышел на улицу – солнце! Вдохнул открытым ртом свежий воздух, как будто сделал большой глоток парного козьего молока. Посмотрел на небо – красота-а. Через несколько минут он уже ехал в город, к своей жене. То, что сегодня суббота, знал: показывали его часы.
Вошёл он в квартиру тихо, как нашкодивший, провинившийся ребёнок. Инна сидела в гостиной в кресле и отрешённо смотрела в сторону телевизора. На лице её была тоска.
При виде вошедшего мужа её пушистые ресницы дрогнули, чёрные брови шевельнулись; когда-то в живых светло-карих глазах горел свет, а сейчас в них – мрак.
Степан виновато посмотрел на неё, также виновато хотел улыбнуться, но улыбка получилась вымученной, жалкой. Инна всё поняла: и по улыбке, и по его лицу – поблекшему, с появившимися морщинами на лбу, осунувшемуся. Она тяжело встала и, глубоко вздохнув, направилась в кухню.
– Стёпа, пойдём я тебя накормлю.
Его сердце дрогнуло, а тело словно обдало холодом, как только увидел грузную походку тридцатилетней, к тому же статной жены. Он готов был заплакать, встать на колени перед ней, и каяться, каяться; целовать её ноги, тапочки…
Она стояла у кухонного стола, когда Степан подошёл к ней.
– Инна, – сдвинув брови, еле слышно произнёс он, – у меня в мозгах было затмение. Ты меня сможешь простить?
Она повернулась к нему лицом, и вяло улыбнулась.
– Я простила тебя, как услышала в квартире твоё дыхание.
Степан будто крылья почувствовал и необычайную лёгкость. Он взял руку жены, поднёс её к губам, поцеловал.
– Прости, что я заставил тебя безвинно мучиться. Клянусь, я всё сделаю для того, чтобы ты больше не страдала.
Что ещё можно добавить в этом случае? Красноречие здесь неуместно. Хотя Степан и не мог ничего добавить, поскольку не знал, что сказать, но знал одно: потерянное доверие необходимо снова завоёвывать, доказывать безупречным поведением, искренней любовью к жене. И вновь заслуживать её любовь, чтобы, как и прежде, она могла полностью положиться на него, верить ему и, так же, как и раньше, его любить. Он же будет добиваться её любви, и делать это начнёт сегодня; а пока он обнял свою жену, с самыми нежными чувствами прижал к себе. И Инна, мудрая, выдержанная женщина, ткнулась лбом в его грудь и заплакала.
Но это