не родственник покойной, засыпали меня циничными шутками. Трубач с отёкшим лицом назидательно говорил:
– Если ты, парень, хочешь срубить хорошие бабки за такую работу, первого своего покойника во время прощания должен поцеловать в губы. Поверь, примета такая, мы все через это прошли и сразу же деньги лопатой грести стали.
Барабанщик – может было бы правильно назвать его ударником, – внешне мало отличавшийся от трубача, утвердительно кивнул головой и добавил, что целовать нужно непременно взасос. Сам я, не лишённый чувства юмора, дал согласие на это и даже пообещал поделиться своим калымом за совет, если любой из них наглядно покажет, как это делается. Вот за этими неуместными шутками незаметно быстро автобус довёз нас до места захоронения.
Музыканты с обшарпанными, как они сами, инструментами выбрались наружу уже со скорбными лицами и честно взялись отрабатывать свою зарплату. Раскрыв футляр фотокамеры, я сделал несколько снимков и вернулся в музыкальный автобус. Родственники разносили кутью, наливали водку, просили помянуть покойную. Мне не хотелось принимать участие в этой процедуре – я не люблю сладкие каши и пить водку в жару, тем более при жизни я не знал покойницу, но чтобы не обидеть присутствующих, взял шоколадных конфет. Музыканты вернулись в автобус с горящими взорами; у троих из пяти в руках, кроме музыкальных инструментов, по бутылке водки, колбаса и конфеты в кульке. Мне стало понятно: возвращаться будем с песнями. Чтобы избежать всего этого, я по-английски, не попрощавшись, покинул машину, решив добираться до дома городским транспортом.
Я не спеша шёл по кладбищенской дорожке и рассматривал всё, что меня окружает. Это кладбище мало чем отличается от других: крашеные и ржавые оградки вокруг могильных холмиков стоят настолько плотно друг к другу, что почти невозможно протиснуться между ними; металлические пирамидки, увенчанные пятиконечной звездой или крестом, забытые, провалившиеся и свежие, ухоженные могилы. Разглядывая памятники, читал имена и даты и пришел к такому выводу: рано ушедших из жизни молодых ничуть не меньше пожилых и стариков, если не больше.
Почти у самого выхода, за старенькой деревянной оградкой, на скамеечке сидела пожилая, не очень опрятная женщина.
Рядом с ней на тёмном платочке, разостланном тут же, на скамейке, лежала скромная трапеза – ломоть чёрного хлеба, пучок зелёного лука с большими белыми луковицами и небольшая горка соли. «Вот нищета, – подумалось мне, – помянуть людям не на что».
На ходу укладывая фотоаппарат в сумку, на дне которой увидел пару конфет, которыми меня угостили только что.
Тут же повернул я назад и через оградку протянул конфеты сидящей женщине.
– Помяните усопшую рабу Марию, – произнёс я.
Женщина подняла опущенные веки, несколько секунд смотрела на меня.
– В этот день я не ем сладкое, оставлю их на другой раз, –