гостьею в белый дом,
где столетний туман за окном.
Переписывать летопись снов
Переписывать летопись
снов Кублай-хана так просто
на глазах сестер, перебирающих просо,
кормящих павлинов с руки.
Но никто, дорогой Заратустра,
не унизит море павлиньим ликом,
в этом городе поцелуй с морем
саднит криком,
здесь город ревнитель сцен,
театров, в его узах
страстотерпцем в язвах
за каждый поцелуй с пеной
соляным столбом, без измены.
День Крым
Сегодня день пейзажей сердца:
облака, верблюдом в понт уткнувшись,
свысока глядят на Крым, зеркально голубой,
что подо мной, мой летчик, под тобой.
Невыносима плотность тишины,
контрабандисты воздуха, брат, мы,
и этот Крым, взвесь снов и высоты,
он наш, сестра и брат, мы с ним на ты.
К старухе
К старухе, оставленной смертью
в пустом колодце двора,
в старинном доме с высокими потолками,
в комнате с видом на Сену, Неву, Москва-реку,
к древней старухе в платье белом,
шепчущей мне на ухо о запахе белого цвета,
такой красивой старухе, такой древней,
брошенной смертью привидением в дом
на берегу Сены, Невы, Москва-реки,
я приношу ветку цветущей вишни,
любуюсь лицом прекрасной молодой женщины,
вдыхающей аромат жизни.
Написать письмо
Написать письмо отцу,
коротающему дни в одиночестве
или с приходящими сестрами
милосердия, сказать ему:
«Здравствуй, папа! В Питере у тебя
слишком сыро, вид на Невский
из окна коммуналки мерзок,
но помнишь, как мы ходили
почти белой ночью смотреть,
как разводят мосты.
Знаешь, папа, вот и смерть
за ближайшей оградой,
но помнишь наше катание
по Фонтанке на лодке,
как мне было по кайфу
сидеть на веслах
и грести вдоль острова.
Помню, папа,
мое свободное счастье шляться,
а посему будь счастлив
в нынешнее воскресенье
и присно…»
Трагилики апреля
Из чрева Петербурга – тихий стон
Памяти погибших в метро
Стихают речи рек,
смолкает говор строк,
онегинской строфой
пронесся по Сенной
чревовещатель Питер.
И рваной речью – Стиксом —
пространство разорвет и стихнет
не Маяковским между строк,
но тенью, затаившей в междуречье
взрывы междометий…
из чрева Петербурга – тихий стон,
и линией гекзаметра подземки,
сквозь паузу цезуры
твой Харон…
в летейских водах речи Петербурга не слышны,
помянем