с губ, он развязано посоветовал:
– Шли бы вы отсюда, товарищ… к поезду.
До своего вагона я добрался со вторым колоколом.
– Напоили лошадку, повезла, – встретил меня проводник. И улыбнулся с откровенной хитринкой. – Не изволите-с из ресторан-вагона чего?
– Изволю, – я не смог удержаться от местного сленга. – Но завтра с утра, пожалуй. Сегодня никак, надо доесть то, что из Одессы прихватили.
– Ну как изволите-с, – охотно согласился проводник. – В котором часе подать-с?
– Часиков в девять приносите, – я обозначил время, скорее чтобы отвязаться от докучливого сервиса, чем рассчитывая что-то получить на самом деле.
И сразу отвлекся на презанятнейшее зрелище: невысокая женщина лет тридцати пяти, кажущаяся миниатюрной, даже несмотря на изрядную полноту, буквально тащила по проходу на своих плечах нажравшегося до положения риз краскома. Его неприятное, лошадиное лицо с усиками скобочкой болталось из стороны в сторону на каждом шагу, мутный расфокусированный взгляд скользил по обстановке и людям без всякого смысла.
«Где-то я его видел», – мелькнула мысль.
Петлицы с ромбом, однако большой начальник, канта нет, ГПУ…[37] Курилко! Главпалач Кемской пересылки! Бывший гвардейский офицер белой армии,[38] потом коммунист и чекист! Любитель маршировки, криков «Здра!» и холодных карцеров, выстойки на комарах и, вообще, практик убийственно черного юмора. Сколько прекрасных людей остались навсегда в мерзлой земле по его вине!
Пока я изображал соляной столп, женщина умудрилась не только проволочь «гражданина начальника» мимо, но даже заволочь мерзкое тело в купе. Через неплотно закрытую дверь я мог видеть, как она, молча и сосредоточенно, стягивает со своего сваленного на диван мужа, а может быть, и любовника, сапоги, галифе, следом – грязный заблеванный китель. Затем, собрав вещи, она скрылась за дверью уборной, из которой сквозь выходящее в коридор матовое стекло послышался шум набираемой в раковину воды.
Сколько она там будет стираться? Минимум пяток минут? Хватит времени заскочить, придавить подушкой лицо и подождать, пока затихнут конвульсии! Непроизвольно я сделал шаг к дверям, другой… и, резко взяв себя в руки, пошел в свое купе.
Какой смысл брить волоски по одному, когда надо отсекать голову? Зачем делать из прохвоста героя, погибшего от руки недобитой контры? Ведь я-то точно знаю, недолго виться сволочной карьере, скоро шлепнут свои же, и сильно надеюсь, справятся куда раньше кровавого «тридцать седьмого».[39]
Однако поворочаться перед сном в этот вечер мне пришлось изрядно…
4. Неравная игра
Карелия, конец мая – начало июня 1928 года (23 месяца до р.н.м.)
– Следующий! Вещи к осмотру!
Послушно, с неторопливой покорностью бывалого лагерника я поставил на низкую лавку предусмотрительно развязанную скрипуху[40]