медведей. Судя по всему, силы в его руках не убавилось. Егор еще помнил, как эти руки подбрасывали его, мальчишку, вверх на добрых два метра и шутя валили с ног быка, ухватившись за рога.
– Топай, племяш, – подтолкнул его к дому дядька. – Комната твоя стоит нетронутая. Аксинья кажен день молится на нее.
– А где она?
– К Фросе пошла, за молоком.
Крутов вошел в прохладные сени, где стояла кадка с колодезной водой, лежали дрова, а по стенам был развешан домашний инвентарь, потом шагнул в дом, жадно разглядывая его убранство, не менявшееся из века в век.
Справа стояла огромная русская печь с лежанкой, на которой он когда-то по вечерам в зимнюю пору любил читать приключения и фантастику, коник напротив – скамья в виде длинного ящика с крышкой, стол с выскобленной до блеска столешницей, слева – комната бабушки Ули, покойницы, дальше горница на полдома с телевизором в углу, сервантом, кроватью и столом с четырьмя стульями, и за печью – две спальни. Крайняя принадлежала ему, Егору Крутову.
Не замечая сочувственного взгляда дядьки, полковник с неким внутренним трепетом вошел в спальню и споткнулся, увидев на этажерке с книгами, которые он собирал в детстве, фотографию: он и Наталья, обнявшись, стоят под яблоней. Этой фотографии было ровно пять лет.
– Ну, ладно, ты давай устраивайся, – прогудел сзади Осип, – а я пойду дела доделывать. Ужинать будем через полчаса. Потом в баню. Я как знал, что ты приедешь, с утра истопил. Или ты сначала желаешь в баню, а потом ужинать?
– Сначала в баню, – обрадовался Крутов. – Жаль, пива захватить не догадался. Чего улыбаешься? Или и пиво у тебя в холодильнике припрятано?
– А то! – ухмыльнулся дядька, удаляясь на кухню. – Местное, конечно, «Дебрянское» называется, но очень вкусное. Кстати, и сиводер имеется, если вдруг захочешь опохмелиться.
Крутов улыбнулся. Сиводером местные мужики называли самогон, причем по многим параметрам он был качественнее государственной водки. Но Егор спиртное такого свирепого градуса не пользовал, позволял себе лишь пиво да легкое вино.
– Надысь встрел твоего дружка, Мстислава Калиныча, – продолжал Осип, возясь у печки. – Ничуть не изменился человек, только важным стал, осанистым.
Крутов, стягивая с себя рубашку, вышел из спальни с удивленным видом.
– Учитель был в Ковалях?!
– В Жуковке, я туда по делам ездил, за семенами. Сидел он в автомобиле навроде твоего, с какими-то важными такими господами в костюмах и при галстуках. Меня увидел, но сделал вид, что не узнал. Ну, и я, понятное дело, не стал подходить.
– Ты точно его видел?
– Обижаешь, генерал, – укоризненно проговорил дядя, выглядывая из-за печки. – Глаз у меня еще зоркий, комара за версту видит.
– Странно… – Крутов переоделся в спортивный костюм. – Что Мстиславу делать в Жуковке? Он же в столицу подался…
Мстислав Калинович Джехангир был первым учителем Егора по рукопашному бою – в те времена это называлось «карате» –