чада.
И вот теперь ее дочери не стало. Боже милостивый, никогда больше Николь не ворвется в дом, приехав на каникулы, никогда она не вернется из похода по вересковым пустошам, никогда не вбежит в гостиную, размахивая набитой продуктами хозяйственной сумкой, никогда не прибежит со свидания с Джулианом, со смехом рассказывая о том, что они делали. Ее милая, беспокойная, непослушная девочка действительно умерла! Боль железным обручем стиснула грудь Нэн. Она не представляла, как сможет выдержать эту муку. И потому занималась тем, чем всегда занималась, когда ее охватывали невыносимые чувства. Она погружалась в работу.
Заставив себя отнять блузку от лица, Нэн вернулась к своему занятию. Она убирала из прачечной еще не выстиранные вещи дочери, словно хранившийся в них живой запах мог помешать неизбежному принятию смерти Николь. Нэн собрала по парам носки. Сложила джинсы и свитера. Аккуратно расправила на блузках все складки, свернула трусики и подобрала к ним соответствующие лифчики. Наконец она засунула все вещи в принесенные с кухни пластиковые пакеты. Потом старательно заклеила их скотчем, запечатав запахи своего ребенка. Забрав эти пакеты с собой, Нэн вышла из прачечной.
Сверху доносились размеренные шаги Энди. Нэн услышала их, бесшумно проходя по тускло освещенному коридору нижнего этажа мимо номеров постояльцев. Энди безостановочно расхаживал по своему уютному кабинету – от маленького мансардного оконца к электрокамину и обратно. Он удалился туда после отъезда полиции, сказав, что начнет немедленно просматривать свои дневники на предмет выявления тех, кто желал бы свести с ним старые счеты. Но похоже, за все это время он так и не начал поиски, если, конечно, не читал дневники на ходу.
Нэн знала причину. Эти поиски были бессмысленными. Смерть Николь не имела никакого отношения к прошлому ее отца.
Ей не хотелось думать об этом. По крайней мере, не здесь и не сейчас, а лучше – вообще никогда. Не хотелось ей думать и о том, что означало – или не означало – заявление Джулиана Бриттона о помолвке с ее дочерью.
Нэн помедлила перед лестницей, поднимавшейся на второй этаж, где располагались их личные комнаты. Ее руки ощущали гладкую выпуклость прижатых к груди пластиковых пакетов. Ее сердце отбивало ритм шагов мужа. «Ложись спать, – мысленно велела она ему. – Пожалуйста, Энди. Выключи свет и отдохни».
Он нуждался в отдыхе. А его безостановочное хождение сказало ей, как сильно он в этом нуждается. Приезд детектива из Скотленд-Ярда не уменьшил тревог Энди. Отъезд этого самого детектива только усилил их. Онемение рук, начавшееся с ладоней, распространилось вверх, к плечам. Никакой порез сейчас не выдавил бы из него и капли крови, словно весь его организм прекратил жизнедеятельность. В присутствии полицейских ему удавалось держаться, но сразу после их отъезда он опять развалился на части. Именно потому он и сказал, что хочет заняться просмотром дневников. Удалившись от жены в свою берлогу, он мог спрятать там все свои тяжкие переживания.