был хороший, солнечный, и настроение у Глеба было приподнятое. Ну, конечно, приподнятое. Ведь он возвращался из Гиблого места. Целым и невредимым!
А потом? Что было потом? Кто пустил в него отравленную стрелу?
Глеб напряг память. Чёрт возьми, да откуда же он может знать, кто пустил в него стрелу?! Ублюдки напали сзади. Вероятней всего, засели в вересовых кустах – близ распутья этих кустов много, целые заросли.
Перед клетками кто-то зашевелился и засопел. Только сейчас Глеб увидел, что у темного прохода, в углу, сидит на лавке охоронец. В броне, в шеломе, с кинжалом на боку. Сидит, опершись руками и щекой на бердыш, и дремлет, пришлепывая толстыми губами.
Глеб вновь взглянул на клетку старика. Теперь он заметил еще двух узников. Один, крупный, чернобородый, лежал на соломе, кверху лицом, и негромко похрапывал во сне. Второй сидел в дальнем углу клетки, и лица его Глеб не разглядел.
– Кто твои соседи? – спросил Глеб у богомольца.
– Этот вот… – богомолец кивнул на человека, сидевшего в дальнем углу клетки, – …Толмач. А тот, что спит, разбойник.
– Разбойник? Не повезло тебе с соседством, старик.
Богомолец посмотрел на спящего чернобородого мужика и улыбнулся.
– Да нет, он добрый. Уставший только. Его уже два дня пытают. Зубы выбили, ногу перешибли. Крест вон на груди выжгли.
– Крест? – удивился Глеб. – Он что, христианин?
Богомолец качнул головой.
– Нет. Он из ваших, язычников.
– А зачем тогда крест?
– Готовили для меня. Да я, вишь, стар и немощен. А дрова на разогрев уже потратили. Вот и прижгли его – не пропадать же добру.
Глеб усмехнулся:
– Бережливые, гады. – Он снова поежился и принялся растирать ладонями цепенеющие от холода бока, тихонько напевая:
Нам разум дал
Стальные руки-крылья,
А вместо сердца —
Пламенный мотор…
– Эй, полонец! – пробасил из своего угла верзила в броне. – Заткни хавало, пока я тебе зубы не пересчитал.
Глеб глянул на него с недобрым прищуром и холодно поинтересовался:
– Ты считать-то умеешь, валенок?
– Чтоб тебе зубы пересчитать, у меня счета хватит, – отозвался верзила-охоронец. – Не высовывайся, Первоход. У меня приказ: ежели что – ломать тебе ноги и руки.
Богомолец взглянул на Глеба удивленно.
– Так ты тот самый Первоход? Слышал я, за твою голову назначена большая награда.
– Судя по тому, что я здесь, кто-то её уже получил, – мрачно проговорил Глеб.
– Ты заткнешься, смерд? – снова прорычал охоронец. – Или переломать тебе кости?
– Иди и попробуй, – сказал Глеб. – И бердыш свой не забудь. Будет что вбить тебе в глотку.
Охоронец, сжав в руках бердыш, стал угрожающе подниматься с лавки. Старик посмотрел на него и испуганно пробормотал:
– Первоход, не стоит тебе с ним пререка…
Вдруг невидимая во мраке дверь с лязгом открылась. Охоронец вскинул голову и грозно окликнул во тьму:
– Кто там