говорить о любви, – прибавила Евдоксия, томно уронив руку на смятую подушку дивана. Наступило внезапное молчание. – XIII. Оживление. – Здравствуй, пузырь, – проговорил он [Николай Петрович] с внезапным оживлением и, приблизившись к ребёнку, поцеловал его в щеку. – VIII. Порыв. – Нет, нет! – воскликнул с внезапным порывом Павел Петрович, – я не хочу верить, что вы, господа, точно знаете русский народ, что вы представители его потребностей, его стремлений! – X. Приезд. Старики Базаровы тем больше обрадовались внезапному приезду сына, чем меньше они его ожидали. – XXVII. Сила. – Я Николая Петровича одного на свете люблю и век любить буду! – проговорила с внезапною силой Фенечка, между тем как рыданья так и поднимали её горло, – а что вы видели, так я на Страшном суде скажу, что вины моей в том нет и не было, и уж лучше мне умереть сейчас, коли меня в таком деле подозревать могут, что я перед моим благодетелем, Николаем Петровичем… – XXIV. Смелость. Бывало, выйдя из благовонной ванны, вся тёплая и разнеженная, она замечтается о ничтожности жизни, об её горе, труде и зле… Душа её [Анны Сергеевны] наполнится внезапною смелостию, закипит благородным стремлением. – XVI.
ВНУТРЕННИЙ, -яя, -ее. Волнение. Вид Базарова тотчас его успокоил, хотя более опытный глаз, вероятно, открыл бы в энергической по-прежнему, но осунувшейся фигуре нежданного гостя признаки внутреннего волнения. – XXV. Смущение. – Впрочем, – прибавил Николай Петрович, потирая лоб и брови рукою, что у него всегда служило признаком внутреннего смущения, – я тебе сейчас сказал, что ты не найдёшь перемен в Марьине… – III. Тревога. [Фенечка] похудела от непрестанной внутренней тревоги и, как водится, стала ещё милей. – XXIV.
ВОЕННЫЙ, -ая. Жизнь. – Напоминает мне ваше теперешнее ложе, государи мои, – начал он [Василий Иванович], – мою военную, бивуачную жизнь, перевязочные пункты, тоже где-нибудь этак возле стога, и то ещё слава Богу. – XXI. Нога. В соч.: на военную ногу (по-военному). – Душевно рад знакомству, – проговорил Василий Иванович, – только уж вы не взыщите: у меня здесь всё по простоте, на военную ногу. – XX.
ВОЗВЫШЕННЫЙ. Аркадий Кирсанов. ○ Возвышен. – Во мне простое чувство справедливости заговорило, а вовсе не родственное, – возразил запальчиво Аркадий. – Но так как ты этого чувства не понимаешь, у тебя нет этого ощущения, то ты и не можешь судить о нём. – Другими словами: Аркадий Кирсанов слишком возвышен для моего понимания, – преклоняюсь и умолкаю. – XXI.
ВОЗМОЖНЫЙ, -ое. Дело. В соч.: воможное ли это дело. – Возможное ли это дело, чтобы ты умер, ты, Евгений… Сам посуди! Где ж после этого будет справедливость? – XXVII.
ВОЛШЕБНЫЙ. Мир. Волшебный мир, в который он [Николай Петрович] уже вступал, который уже возникал из туманных волн прошедшего, шевельнулся – и исчез. – XI.
ВОЛЬНЫЙ, -ые. Воздух. Тёмная мягкая ночь глянула в комнату с своим почти чёрным небом, слабо шумевшими деревьями и свежим запахом вольного, чистого воздуха. – XVII.
Хлеба. Управляющий вдруг обленился и даже начал