а кошмары не ушли, только стали какие-то неявные, расплывчатые. Лидия просыпалась в ужасе и отвращении, но не могла вспомнить, что же она видела. У нее началась сильнейшая депрессия. Так продолжалось несколько месяцев, ей становилось все хуже и хуже.
– И тогда я перестала принимать таблетки, – с вызовом сказала Лидия, – я решила бороться с этим самостоятельно.
«Ну не знаю», – усомнился Старыгин, но вслух опять-таки ничего не сказал.
Сны Лидии стали повторяться еще чаще, почти каждый день, без таблеток она видела их яркими и четкими, как…
– Как наяву? – спросил Старыгин.
– Нет, вы слушайте, слушайте…
В ее снах на гранитный причал возле Исаакиевской площади вылезал огромный осьминог и тянул свои щупальца к посетителям летнего ресторана на пристани. А из-за стройной колоннады Казанского собора выглядывал и вовсе жуткий монстр – огромный, одноглазый, чешуйчатый, с длинным изогнутым рогом. Люди разбегались в ужасе, а монстр двигался быстро и целенаправленно, и вот уже накалывал на свой рог какого-то бедолагу.
Или два каменных атланта, бросив портик Эрмитажа без поддержки, стояли друг против друга, скаля зубы в звериной ухмылке, и рвали на части тело женщины, попавшейся им на пути.
А на Дворцовой площади падал Александрийский столп – вдруг каменная громада раскалывалась на огромные глыбы и рушилась, придавливая кучу народа, и только ангел лежал в стороне, целый и невредимый, и дьявольски улыбался.
– Боже мой! – Лидия описывала все так ярко, так выразительно, что Дмитрий Алексеевич не мог не вздрогнуть, представив кошмарные сны наяву.
– Знаете, я переборола свой ужас и заставила себя внимательно всматриваться во все. Не упустила ни одной подробности, ни одной детали, и вот что я поняла.
Лидия посмотрела на него в упор ясными, глубокими зеленоватыми глазами.
– Только не удивляйтесь, но это были картины! – выпалила она. – Понимаете, монстры на них оживали, люди бежали, кричали от ужаса, но это были картины!
– То есть вы хотите сказать…
– Вот именно! – перебила она возбужденно. – Я видела во сне картины, много картин. Судя по всему, нарисовал их один и тот же человек, один и тот же художник, там чувствовалась одна и та же рука, одна и та же живописная манера…
– Да уж, – ввернул Старыгин, – тематика уж больно… интересная, необычная, скажем так, – вряд ли в такой манере работали многие живописцы…
– Можно предположить, что я видела когда-то эти картины, до того, как попала в аварию. Вы поймите, – заторопилась Лидия, заметив искорки вполне понятного недоверия в глазах Старыгина, – эти картины во сне… они такие точные, такие подробные, что это не может быть плодом моего воображения!
«Да отчего же? – подумал Старыгин. – Впрочем, я, конечно, не психиатр…»
– Вы считаете меня сумасшедшей, – с горечью сказала Лидия, – да я ведь и не скрываю, что после аварии не в лучшей форме. Память так ко мне и не вернулась. Если бы вы знали, как