однако в ту пору настолько всеми желанный, услышанный хотя бы в виде сказки, о именно их.
Их старой Эе.
Том хрупком мирке, полном живописных морозных гор, живительных ручьёв, питающих своей влагой пышные от зелени долины.
Впивавшихся в устья морей, а из них, устремляясь в глубину сиреневых океанов.
Или рассказы об «Анчи» – великие охотники, только лучшие и сильнейшие представители девяти племён, что верхом на своих арахнидах обходили все континенты, навсегда закрепляя свои имена в истории.
Закаляя их в битвах, новых географических открытиях и покрывая вечной славой.
Затем, его мысли сменились грядущей действительностью – исчезли скрытые долины, леса сменились городами хозяев, и он сам, находящийся где-то там внутри, под их властью, возможно и истинно не веря в их право, в их власть, но теперь, не имея иного выбора, повизгивая звеньями цепей и покорно идя на поклон.
Он, подумал о власти, о наставлении хозяев, что она верная, что альтернативы ей, этой власти – война.
Хочешь, другого лидера – будет война!
Хочешь реформ – будет война!
Хочешь иметь достойные условия жизни – будет война!
И те, кто никогда не видели счастья, готовы терпеть всё, ну абсолютно всё, лишь бы война обошла их стороной.
Война – это был их бич, пускай и единственное, но самое ужаснейшее, унизительное воспоминание из прошлого и вечно, «так» сугубо ради размышлений, поднимаемый хозяевами вопрос – а может, не стоило оставлять и вовсе никого?
Он встрепенулся, пальцами рук ощущая холодное покалывание, будто ночной ветер, касаясь краем своей мантии, пронесся мимо него, словно предупреждая о грядущей опасности.
Возможно особенная черта – инстинкт, выработанный ещё с детства, каждый раз пытаясь предостеречь от чего-то.
И в этом он был уникален.
Единственный из тысячной толпы, кто всегда имел нечто подобное.
Подобную «связь».
В их народе, подобная связь звалась «голосом» – наследием ушедших предков, что вовремя вмешиваясь в жизнь смертных, помогают им, наставляя неокрепших на правильный путь.
Но почему, же один? Почему один, а не тысячи, не те все девять миллионов, что остались от них?
И теперь никто иной, а именно он, отчего-то заслуживающий подобное, но не сумевшее вовремя дать знак, предупредить, ни его самого, ни друзей, ни семью.
Ведь скорее – обычная пустышка.
Просто глупая выдумка, рассказанная множество раз, переходя от одного к другому, постоянно перевираясь, наполняясь чужими мыслями и верованиями, в конце теряя изначальный смысл.
Он не иной, такой, как и все они – узники, поставленных в два ряда сидений, зажатых, по нескольку раз плотно закреплённых перегибающимися сдерживающими прутьями, дающими доступ только шейным позвонкам, в определённых углах вертеть свою голову и всё же в большей степени смотреть сугубо перед собой.
Вновь, тот же погонщик, каждые несколько минут возобновляя