и нем. Затем конвульсивное колебание потрясло все его тело, и, по прошествии двадцати или тридцати секунд он упал, как подкошенный.
– Что ты сделал с Улиссом? – закричал Амьен, устремляясь к животному, которое он так любил.
И как только художник до него дотронулся, произнёс, взволнованным голосом:
– Он умер.
– Да… точно так же, как девушка из омнибуса, – спокойно подтвердил Верро.
– Ты его убил, – продолжил художник с гневом.– Это уже не шутка. Убирайся вон, и чтобы ноги твоей больше не было на пороге моего дома.
– Ты меня выгоняешь?
– Да, потому что ты разрушаешь и губишь всё, до чего дотрагиваешься, всё, что я люблю. За те полчаса, что прошли с того мгновения, когда ты переступил порог моей мастерской, ты причинил всем только горе. Пия ушла вся в слезах, и причиной тому ты. Но и этого тебе было мало, и ты убил моего несчастного кота, который был радостью моей мастерской. В действительности, если бы я не знал, что ты – на три четверти умалишённый, я бы не довольствовался тем, что закрыл мою дверь для тебя, я бы призвал тебя к ответу за твоё гнусное поведение.
– Это было бы странно, – насмешливо сказал Верро, – чрезмерно странно! Тащить меня на лужайку и сразу же одаривать ударом шпагой за то, что я тебе спас жизнь, это – вершина неблагодарности.
– Ты мне спас жизнь, ты…?!
– Ни больше, ни меньше, мой дорогой.
– Мне было бы любопытно узнать. как! Ты будешь меня уверять, что моя кошка страдала бешенством?
– Нет. Улисс был честным ангорским котом, и если он и был в чем-то виноват, так это только в том, что время от времени он рвал мои брюки, точа об них свои когти. Но эту вину он искупил, погибнув ради своего хозяина, ради того, чтобы одно ужасное преступление не осталось безнаказанным.
– Ещё одна нелепость из твоих уст!
– Можешь ты меня хотя бы выслушать, прежде чем выставишь на улицу? Я у тебя прошу только десять минут, чтобы доказать тебе, что если бы меня не посетила одна гениальная идея, тебя бы вскоре посетило несчастье.
– Ладно, у тебя десять минут! Но потом…
– Потом ты можешь делать все, что захочешь… и я тоже. Видишь ли ты эту булавку?
– Да, и если бы я знал, что ты её воспользуешься для того, чтобы пронзить сердце бедного Улисса…
– Я ему не пронзил сердце, посмотри же сам! Нет ни капли крови на его белом меху, я его лишь слегка уколол в морду и он свалился замертво. Теперь понимаешь ли ты то, что произошло вчера вечером в омнибусе?
– Как? Что ты имеешь в виду?…
– Бедная девушка, которая сейчас лежит в Морге, была убита также, как я убил только что Улисса. Только её пронзили иглой в руку.
– Что… Этой булавкой?
– Мой Бог, да. Не потребовалось ничего большего. И агония малышки не была ни длиннее, ни шумнее, чем кончина твоей кошки.
– Что!