было снова влюбиться в привычные идеалы, чтобы заглушить мысли, которые лезли и лезли в ее глупую голову, вопросы, на которые никто никогда не мог дать ей ответ.
– Что такое? Нехорошо? – Обеспокоенно спросил Арфов и – она по тону почувствовала – испугался. Наверное, думает сейчас, не беременна ли она, не подхватила ли какую-нибудь другую заразу. Волнуется как всегда за нее, за работоспособность.
– Просто, остановите, – и едва машина встала у обочины, у высоких перил эстакады, возвышавшейся над дорогой, ведущей к крематорию, выскочила, подошла к краю, широко раскрытыми глазами посмотрела вниз. Там были электромобили – сотни, тысячи машин, столпившиеся в пробке – она легко вспомнила это слово, хотя не слышала его уже больше двадцати лет. И не видела подобного столько же – с тех пор, как в тринадцать лет уехала из своего родного города и перебралась в Столицу.
«Столица строится с расчетом на насыщенное движение. Широкие проспекты, многоуровневые развязки, почти полное отсутствие светофоров – все сделано для того, чтобы в новом городе никогда не возникло проблемы удушающих многочасовых пробок, от которых страдали города прошлого», – вспомнила дословно слышанное в раннем детстве. Даже догадаться не могла, сколько ей было лет – но кухонный стол тогда казался очень высоким, а папа – просто великаном. Она, наверное, и говорить тогда толком не умела, потому что о ее феноменальной памяти в доме еще не знали. И стала внезапно – тот, очарованный, восхищенный ребенок – смотрела на непривычное зрелище. В Столице до этого дня никогда не бывало пробок, то ли в силу грамотного устройства движения, то ли из-за неимоверно высокой цены на электричество, сделавшей личный электромобиль редкой роскошью.
Но сегодня весь город, нет, вся страна, кажется, собрала последние гроши, чтобы добраться до крематория, чтобы хотя бы приблизиться к нему, чтобы водители сами увидели… хотя бы издали… дым. И почувствовали запах гари.
– Ты когда-нибудь видел подобное? – Осторожно, чтобы не испачкаться, она положила руку на ограждение, когда Илья подошел к ней. Провозглашенный курс разумной экономии, оправдывавший ходьбу пешком, был послан к черту, да? Все из-за того, что он умер.
– Видел, – он покачал головой. – Но не думал, что увижу снова. Перестройка городов почти закончена, еще пара лет и такого не останется больше нигде в Евразии.
Когда население начало неуклонно расти, и оказалось, что не хватает еды, не хватает места, не хватает занятий, началась массовая перестройка городов. «Люди важнее камней», – говорил президент Горецкий, приказывая разрушить очередной городок с вековой историей и возвести на его месте огромный блестящий белый город, подобный всем остальным городам Объединенной Евразии. «Каждая семья имеет право не ютится в землянке, а жить в комфортной современной квартире» – и почти каждая семья спустя всего пару десятилетий это право релизовала. Сохранились только самые известные памятники