не февраля небо кристально чистое. Морозное и ярко-голубое. Вдруг в один из таких ярких дней замечаешь, что солнце не только светит, но и греет. Заметно греет. И голубизна неба едва уловимо меняется с холодной на теплую, будто небо оттаивает от зи-мы первым, подавая воздуху и земле знак о приближении весны. Утром 24 февраля я шел на стоянку к нашей «газели». Я плелся метрах в пятидесяти позади отца, петляя по дворо-вым дорожкам и тропинкам. Отец уже пересек дорогу, к которой я только подходил, и по натоптанной тропинке в глубоком снегу он приближался к воротам стоянки. Тропинка шла поперек небольшого пустыря – метров пятьдесят по чистому глубокому по колено снегу. Я перешел дорогу, заскрипел ботинками по тропинке. День обещал быть шикар-ным. Я достиг середины тропинки и остановился. Вокруг стояла тишина, приглушенные звуки города лишь изредка нарушали ее. Я задрал голову вверх. Небо было уже весеннее, то самое. «Опять прозевал. Когда же оно меняется? Вчера такое же было или еще зимнее? Не помню. Вчера не смотрел на небо, эх, опять прозевал! В следующий год надо не забыть и подловить день перемены», – подумал я, щурясь яркому солнцу. По носу пробежало теп-ло. Я повернулся одной щекой к лучам. «Греет уже», – почувствовал я. Другой. «Тепло, класс!», – обрадовался я и бодро затопал к стоянке, посматривая на небо. Оно определенно изменилось, будто в сухой светло-светло-голубой небосвод впрыснули немного влаги, и он стал светло-голубым. Чуть более насыщенным.
«А мороз крепкий», – вдруг осознал я, подходя к «газели». Отец, привычно зажав в одной перчатке дымящуюся сигарету, а во второй щетку, делал два дела сразу – курил и обметал с кабины снег.
– Давай, я! – выкрикнул я, забрал у отца щетку. – Садись, заводи!
Тот глянул на сигарету, затянулся пару раз, откинул бычок и полез в кабину.
«Должна завестись сразу, минус пятнадцать всего», – вспомнил я показания окон-ного термометра кухни. Отец закрыл воздушную заслонку, несколько раз энергично на-жал педаль газа, накачав в карбюратор бензина, включил зажигание, подождал с минуту и повернул ключ. Аккумулятор принялся бодро крутить стартер. Двигатель схватился на пя-том или шестом обороте, «газель» зарычала, из-под нее повалил сизый дым. Отец сдвинул рычаг заслонки чуть вперед, двигатель хватанул холодного воздуха и заглох. Я продолжал обметать кабину. Подмораживало. Через минуту отец повторил. «Газель» завелась сразу, немного поработала на повышенных оборотах, отец снова тронул заслонку, обороты упа-ли, но удержались. Двигатель заурчал в обычном режиме, недовольно питаясь холодным воздухом. Отец вышел наружу, достал сигарету.
– Ты ж только курил! – сказал я.
Он пожал плечами и чиркнул зажигалкой, затянулся.
– Я не могу вообще курить на морозе, – сказал я, закончив работать щеткой и сунув ее в кабину под водительское сиденье. – Как ты так куришь, не понимаю.
Отец снова пожал плечами и улыбнулся.
– А солнце-то уже греет! – я махнул щеткой вверх в небо, щурясь, глянул на отца.
– Весна скоро! – поддержал он.
– Да, скоро. Это хорошо. Зима надоела, сил нет. Тепла хочу. Вот заработаю кучу де-нег, уеду в теплую страну, где никогда не бывает зимы, и буду ходить все время в одних шортах черный от загара! – продекларировал я весело, продолжая прищурено смотреть на отца. – Ну что, поехали!?
Отец посмотрел на дымящуюся сигарету.
– Ну, давай, докуривай, и поедем! – сказал я и принялся расхаживать тут же круга-ми по скрипящему снегу, согреваясь и пританцовывая.
Через несколько минут мы выехали со стоянки на склад.
– Включи печку, согрелась уже, наверное, – кивнул я на переключатели на панели.
– Вряд ли, холодая еще, скорее всего, – сказал отец, включил печку. В салон сначала пошел холодный воздух, но быстро потеплел и принялся отогревать стекла.
– Сейчас скребком почищу, помогу, – сказал я, выудил снизу из-под сидения инст-румент и принялся за работу. Через пару минут стекла были очищены от инея, но все также холодны и оттого подернуты мутными разводами. Тепло, потеряв сопротивление инея, принялось быстро расползаться вверх по стеклам, увеличивая обзор.
– Ничего, к обеду температура должна повыситься до минус десяти, будет теплее, – ободряюще произнес отец.
Работы предстояло много – три оптовых заказа и две накладные на киоски. Машин на дороге попадалось мало, уже через сорок минут мы были на месте. Я с трудом провер-нул ключ в навесном замке, снял его. Ворота тоже примерзли. Я потянул одну половину, с легким визгом по снегу и скрипом в петлях, она подалась. Вторая так же. Несмотря на ко-нец зимы и насквозь промерзший склад, казалось, в нем все равно теплее. Отец подал ма-шину к складу.
– Что там первое? – сказал он, подойдя ко мне, держащему пачку накладных.
– Первым «Арбалет», потом «Мангуст», «Оптторг» и в конец розницу закинем, – произнес я по памяти.
– Сколько там, чего в «Арбалет»? – уточнил отец.
– Тридцать «Ерша» и сорок синьки, – сказал я и подошел к поддону с синькой.
Мороз хорошо помогает работать. Мы ни разу не передохнули,