в огонь услужливая память.
Он хорошо знал, чем это кончилось у Стругацких.
Кошкой метнувшись в угол, двойник ухватил старую швабру – наследие эпохи развитого социализма. С потешной решительностью взмахнул раритетом: арлекин, пародирующий доблестного рыцаря Айвенго. Семейные трусы – сияющий доспех, швабра – меч-кладенец… Комедию портили глаза, с детства знакомые Ямщику глаза, загоревшиеся чужим хищным огнем.
Нет, глаза у двойника были совсем не потешные.
Когда отражение бросилось на него из зеркала, Ямщик рефлекторно отшатнулся. Так отшатывается от экрана монитора новичок, рискнувший поиграть в 3D-шутер от первого лица. Если в лоб тебе несется полыхающий файербол, поди, останься на месте! Боковым зрением Ямщик отследил странное движение; не в зеркале, как предполагалось, а в ванной комнате. Злополучная швабра, отражение которой сжимал в руках двойник, недоброй волей выбралась из угла и взмыла в воздух над Ямщиком, чиркнув по белой «вагонке» потолка. На краткий, призрачный миг обе швабры слились воедино, грянул ослепительный салют, угас, снова вспыхнул – свет-тьма-свет – и Ямщик обнаружил себя сидящим на кафельном полу. Квадраты бежевой плитки, тонкая аккуратная расшивка; мохнатый комок пыли под умывальником – паук-птицеед в засаде. Спину давил угол стиральной машины. Голова болела, саднил оцарапанный висок; вторя голове, отчаянно ныл ее антипод, отбитый при падении.
– Твою мать!
Хрустя коленями, кряхтя по-стариковски, цепляясь за стиралку – та качнулась, но устояла – Ямщик предпринял попытку встать, но сумел лишь утвердиться на четвереньках, по-собачьи. Отражение в зеркале поигрывало шваброй, ухмылялось, глядя на его жалкие потуги. Еще, без слов спрашивал двойник. Еще порцию, клиент? Оригинал швабры покачивался в воздухе над ванной, рядом с сушилкой для полотенец, в точности повторяя движения своей зеркальной копии.
– Ну как? – спросил двойник. – Чувствуешь просветление?
С подчеркнутой медлительностью, окаменев лицом, он занес орудие вразумления, намереваясь повторить урок. Швабра-оригинал также пришла в движение. Кюдзо, вспомнил Ямщик. Знаменитый фехтовальщик Кюдзо из культовых «Семи самураев» Куросавы, прелюдия к поединку с грубияном, и реплика Симады Камбэя, случайного зрителя, прозвучавшая за миг до того, как грубиян ринулся вперед, к своей позорной гибели: «Безумец!» Безумец, завопил кто-то надтреснутым голосом. Безумец! Опрометью, плохо соображая, что делает, Ямщик на четырех костях бросился прочь из ванной. В мозгу жужжала, трудилась, выгрызала колкую щетину взбесившаяся электробритва: насухо, без пены и лосьонов. Слава богу, беззвучно вскрикнул Ямщик. Слава богу, что я бреюсь электро… Отчетливо, будто наяву, он видел, как двойник берет с отраженной полочки опасную бритву «Solingen» с перламутровой рукояткой, открывает ее – и высверк лезвия со стремительностью атакующей кобры полосует Ямщика по горлу. Струя крови брызжет на зеркало, ухмылка отражения превращается в клоунский оскал, стекает вниз, по подбородку, на польский пластик, в мойку, пузырится в сливе; злой клоун хохочет, тонет в блестящем омуте, блеск