и произошло.
– Погоди, ты насчет платежей за воду туда поехала сегодня, верно ты мне говорила? – решила проверить себя дочка.
– Все так. Вот такое хреновое начало дня, – сокрушенно подвела итог хозяйка.
– Да ладно тебе, а потом?
– Я не знала, что думать, и, желая извиниться, не стала брать с девочки и ее соседа денег за воду – позвонила ей потом и мы договорились.
– Ну и хорошо… В чем проблема? Ты же извинилась.
– А вот в чем. Этой ночью мне приснился гнетущий кошмар, что я под Новый год зачем-то иду в эту проклятую двадцать пятую квартиру, рядом охранники, все как всегда, но чувство, что если я открою дверь и войду внутрь, то обратного пути уже и не будет.
– Мама! – попыталась остановить ее дочь.
– Что?
– Это может быть правдой, а может и не быть. Давай ты просто отдохнешь немного и перестанешь делать акцент на деньгах.
– Ага, ты считаешь меня дурой?
– Нет, я считаю, что тебе себя не жалко. Ты устала, делаешь дела, а их меньше не становится. Ты не можешь помочь всем. А сны – это просто сны. Как по мне, так лучше верить в Деда Мороза, чем в такое. Ой, ну все, пока, у меня тут Герман в холодильник залез.
И пока маленький внук Алевтины Эдуардовны исследовал мамин холодильник изнутри, а сама хозяйка пыталась привести себя в порядок после первой за всю жизнь попытки исповедаться, Паша ковылял к метро «Садовая» в супермаркет и пытался отвязаться от необычного собеседника:
– Все хорошо, братишка! Держись, партизан! – говорил ему чумазый ветеран трэша и угара, подбадривающе вознося свой сжатый кулак вверх, к серому небу.
– Неужели достаточно моей хромоты и боли в коленях, чтобы ты принял меня за своего? – Брезгливо, но не без улыбки спросил Павел мужика лет пятидесяти, который выглядел так, словно только что вышел из кочегарки.
– Командир, нет чужих на свете, – ответил ему кочегар и, сплюнув под ноги, начал искать своими внимательными глазами добродушного прохожего.
Павел хромает дальше и видит в конце следующего дома попрошайничающую согбенную старушку. В руках у нее был одноразовый пластиковый стаканчик. К обеду, по всей видимости, желательно, чтобы он был заполнен деньгами доверху. И тогда уже точно будет не важно, наполовину этот стакан пуст или он, напротив, наполовину полон.
Вообще говоря, Паша не любил таких людей, как эта бабка. Собственно, такие как она, пожалуй, и вылепили в его сознании образ ужасного инвалида – того, который каждый раз, как впервые, причем по неизменно грустным и трагическим поводам («Помогите, умерла мама», «Добавьте псу на еду», «Болеет ребенок» и пр.) ходит по вагонам электричек и собирает копейки. Причем делает это так, чтобы ты не проходил мимо и поучаствовал в его жизни.
Расчет у таких страждущих бродяг и отщепенцев, по Павлу, был прост до гениального: если ты прошел мимо, не дав ни копеечки, то взял грех на душу (страна-то православная, пропитанная христианской моралью), а уж ежели денег дал, то сделал доброе дело.
Как