яблонь мая
Страсть Весны к дорогим нарядам.
Мне хотелось… и так до смерти:
Мы вдвоем – только наша пьеса.
Осень, что ты молчишь? Ответь мне!
– Я тебя не люблю, принцесса…
Под сурдинку
Не здороваешься. Не хочешь. Или, может, не узнаешь
Среди лиц пассажиров прочих,
что выходят – кто в ночь, кто – в дождь.
В гуще сутолоки вокзальной я одна – продолженье стен.
Под сурдинку срастаюсь с тайной городских эшафотов, сцен,
Желтых окон (обойм каркасных). Все от крика саднит гортань.
Нас тут много: усталых, грязных, одиноких, забытых Ань
В общем теле. Влюбленность штаммы
разрубает как скифский меч:
Часть меня вырастает в шрамы обескрыленных голых плеч,
Часть другая огня из камня ждет уже испокон веков
(Не дождется). На этой псарне ты с другими свой делишь кров:
Посучистей и позадорней, повизгливей и посмелей.
А в моей ненормальной норме не хватает лишь двух нулей
На табло, будто вдруг нарочно стал весь мир на меня похож.
Не здороваешься. Не хочешь. Или, может, не узнаешь…
Слуги кармы
И в каждом звуке, и в каждой строчке,
и в абсолюте моей надежды
Тебя раздаривать по кусочкам.
И разделить, и рассеять между
Систем, галактик, планет, материй
дорогой звездной, геномом ночи
Тебя… Сберечь в проводах артерий
и в каждом звуке, и в каждой строчке.
Пусть все стенают, пусть хором льются,
пусть жажда мучит при легком вздохе:
Они не знают, над чем смеются,
не понимают, что даже крохи
Твоих улыбок, прикосновений,
случайных взглядов – дороже жизни.
В моем желудке – клубок снарядов,
с восходом солнца все ненавистней
Мне мир. Готова взорваться.
Прахом по снам чужим разлететься.
Веришь,
Я управлять научилась страхом.
Но одиночество не измеришь…
Не отвинтишь, не поставишь в угол,
не спрячешь в подпол. На самом деле
Мы лишь блуждаем в театре кукол
с тугой веревкой у самой шеи.
Мы – не скитальцы, мы – слуги кармы.
Мы, видно, сделали нечто в прошлом
Такое, что не хотят экраны
судьбы злосчастной неосторожно
Нам показать и вдвоем оставить
(в любви, в покое или в забвенье).
Разлюбишь только, как тут же память
тобою выстрелит в подреберье.
Papillon
Завернуться в плед, словно в желтый кокон,
И забыть, что в город пришла весна.
Я сижу у Бога почти под боком.
Только он никак не дарует сна.
Говорит, упряма была и ныла.
Говорит, – прогонит меня взашей.
И толпятся все, кем была любима,
Пулеметной очередью в душе.
Что просить у небес?
Выдыхаешь и ждешь. Объявляют твой выход на сцену.
Сотни