поправится, будет рад нанять ее для поисков за очень щедрое вознаграждение. Но так и не сказал, поисков чего и где. Боялся, разболтают?
Бабушка долго глядела вслед рослой фигуре в цветастых одеждах. Глаза по-прежнему прищуренные – зрение-то слабеет, – но уже серьезные. Пробормотала:
– Что же не так с этим парнем? Вроде всем хорош: и красавец, и почтительный до зевоты. Что не так?
И бабушка тоже это почувствовала? Но Ха На привычно поперечила:
– А министерский сынок тебе, значит, сразу к душе пришелся?
– Что б ты понимала! – процедила старая хэнё. – Тот наш, местный, хоть и пришлый. А этот – чужак! – и неожиданно замахнулась на внучку. – Не вздумай с ним якшаться! Как бы он ни улыбался и в глаза ласково ни заглядывал, поняла? И работать не соглашайся, а то я тебе все руки-ноги переломаю! Если придется, сама с ним разберусь. Поняла?
Ха На отступила от разбушевавшейся бабули подальше.
– Поняла-поняла, чего это с тобой сегодня?
Та присела на краешек террасы, отдышалась и утерла рукавом лоб.
– Ох, аж в жар бросило!
Это что еще за… явление?
Сон Ён глядел вслед незнакомцу в непривычно роскошных (для острова) одеждах. В таких только на центральных столичных улицах в паланкине прогуливаться. Приезжий с островной столицы? Или вовсе с материка? Уже открыл рот: окликнуть, познакомиться, услышать свежие новости и свежие сплетни. Но закрыл и опустил поднятую руку. Помни, кто ты теперь есть! Не всякий благородный человек тебе сейчас ответит, да и вообще взглядом удостоит. Удел изгнанников – утрата не только родины, друзей, статуса, но и уверенности в самом себе. Сон Ён окинул взглядом свою одежду и печально хмыкнул: да и потеря внешнего вида тоже. Интересно, что за обноски выделит им со временем уездный чиновник? С собственного плеча или лохмотья с последнего ноби снимет?
Конечно, он сам здесь окреп и закалился, пусть и потеряв взамен белизну кожи, холеность и столичную томную изнеженность, но незнакомец двигался по скалистому бездорожью настолько уверенно, быстро и легко – позавидуешь. Мужчина остановился на склоне. Ветер трепал его пламенную одежду: казалось, что на горе зажегся костер. Обернулся. Может, окинуть взглядом морские просторы, но Сон Ён отчего-то сразу решил: смотрит на дом ныряльщиц. А то и вовсе исключительно на Ха На. Снующая по двору девчонка отсюда сверху напоминала залетевшую в дом пчелу, бьющуюся в стены и окна в поисках выхода.
Человек двинулся по дороге в город. И не лень же было ноги бить с визитом к каким-то нищим хэнё… Кстати, а что за дело приезжему франту до этих самых ныряльщиц, старой да малой?
Сон Ён направился к хижине – исключительно из скуки и праздного любопытства. Глянул поверх ограды: нет, девчонка двигалась вовсе не хаотично, как виделось с горы. Просто пыталась делать все сразу: варить, гладить, раскладывать водоросли для просушки… И, разумеется, непрерывно болтать при этом. Ему сразу же захотелось приковать ее к месту – чтобы не мельтешила перед глазами. А также вставить кляп в рот, чтобы наконец замолчала.