Помню, была у меня одна, все таскала меня по званым вечерам и тусовкам золотой молодежи, дескать, нельзя всегда в комнате сидеть, нужно чтобы тебя видели, а сама – только фотки в инстаграм постит, тварь! Другая все меня со своей семьей пыталась познакомить, видимо не верили они, что она со мной – лицемерка. Третья меня по магазинам все таскала: «посмотри, в чем ты ходишь, третий год в одной футболке, бла-бла-бла», а втихую себе белье новое присматривает – пошла вон!
Всем плевать на мой внутренний мир, на мои тонкие чувства, только портреты честны – они глядели на меня всегда с одобряющей улыбкой, с любовью и честностью или ненавистью и гадкой ухмылкой, но настоящей! А она, она была словно одной из моих картин, всегда честная и натуральная.
Ожидая очередного клиента, я готовил свои инструменты и, по моему обычаю, занюхал уже пару дорожек, и тут вошла она… Вся в черном: платье сидело точно по фигуре так, что я глотал слюну, наблюдая каждый изгиб ее тела; как смоль волосы хотелось схватить их и жестко притянуть ее к себе; и, наконец, вуаль, точнее, как мне казалось, несколько вуалей – сделано все так, что лицо разглядеть было просто невозможно. Отдельная история – это ее взгляд. Я, конечно, его не видел, но ощущал постоянно: будто на меня смотрят сквозь снайперский прицел, и вот-вот прогремит выстрел. Последняя деталь – холод. Постоянное ощущение оцепенения не покидало, как только она переступала порог моей студии.
Представилась она Лизой. Сказала, что ей нужен портрет. Ну что ж, нужен, значит, будет. Эту ненавистную мною тряпку с лица она наотрез отказалась снимать. Пришлось работать так. Впервые писал портрет девушки под вуалью, было даже довольно забавно. Но ощущение холода не отпускало, я и окна открыл уже, но июльское солнце не желало греть. Уже тогда видимо мое тело кричало мне, давало знаки, а может быть это все из-за кокса.
Я затеял разговор – это не мешало мне писать, так как её лица я не мог видеть. Странный разговор. Какой темы мы бы не касались, она говорила точно то, что хотел ей сказать я. Будто с зеркалом говорил. О себе она рассказала только одно: оказалось, что вследствие каких-то повреждений мозга, ей не ведомы эмоции обычных людей, то есть ведомы, конечно, но очень своеобразно. Я так понял, не понимая, как это происходит у нас с тобой, Лиза имитирует только нашу реакцию на эмоцию, не испытывая ее. Это интриговало меня как художника, тоже ведь вижу не так, как многие.
После этого разговора мы списались в социальных сетях, где-то полгода мы общались. Ничего необычного, просто дружеское «как дела?». Иногда я ходил с ней по магазинам, мне нравилось покупать ей всякие безделушки, но я почему-то, ни разу не видел, чтобы она их носила. Я влюблялся с каждым днем все сильнее. Но это нельзя назвать любовью в ее привычном виде. Ее ты чувствуешь к человеку, который может тебе ответить взаимностью. Здесь было другое, что-то вроде любви к айсбергу. Не понимаю, как это объяснить. Моя душа горела внутри, а снаружи я покрывался льдом, только подумаю о ней. И еще это любопытство. Ее лицо – за все время нашего общения