жену его, ни его самого. Другие слова Арбенина:
Сначала все хотел, потом все презирал я,
То сам себя не понимал я,
То мир меня не понимал,
не более, как перифраз отзыва княжны Софьи о молодом Арбенине (в драме Странный человек): «он сам не знает, чего хочет.»
Мы уже заметили, и теперь повторим тоже самое, что в роковой силе, наложившей свою железную руку на такого железного человека, каков Арбенин, природным его склонностям дано широкое место и великое значение. Послушайте, как описывает его Казарин:
Женился и богат, стал человек солидный,
Глядит ягненочком, а право тот же зверь.
Мне скажут можно отучиться,
Природу победить? Дурак, кто говорит:
Пусть ангелом и притворится,
А чорт-то все в душе сидит.
Когда в последнем акте драмы выходит на сцену «Неизвестный», эта как бы олицетворенная совесть Арбенина, напоминающая ему прошлые, за семь лет до того случившиеся события, или, по выражению самого Арбенина, «грехи минувших дней», что слышим мы от него? Мы слышим упреки в мрачных, роковых свойствах души его:
….В твоей груди уж крылся этот холод.
То адское презренье ко всему,
Которым ты гордился всюду.
Не знаю, приписать ею к уму
Иль к обстоятельствам – я разбирать не буду
Твоей души, – ее поймет лишь Бог.
Эти два элемента, управляющие течением жизни Арбенина, внешняя судьба и личная природа, весьма значительны. Та и другая имеют значение роковой силы, и в своем влиянии на казненную обстановку героя до того сливаются, что трудно положить между ними какие-либо границы: судьба служит как бы второю природой, которой избежать невозможно, и природа восходит на высоту судьбы, от которой также нет спасения. Присущие ему естественные силы и господствующая над ним сила сверхъестественная образуют ту сферу Фатализма, в которой вращаются герои Лермонтова, и в которую веровал сам Лермонтов. Нельзя, без пособия этих элементов, объяснять такой характер, каков Арбенин; еще менее можно оправдать его, если нравственным судом потребуется он к допросу и ответу. Страданиями очищается человек, чтобы ни было их причиною, сам ли он или другие люди и обстоятельства; но затруднение в том, что читатель видит только указание голого факта, то-есть страданий, и при том отвлеченное, выраженное общими признаками, но не видит причин и побуждений, объясняющих факт. Главными побуждениями пребывають, как и прежде, природа и судьба, не подлежащие людской расправ.
Как лицо, на жизни которого тяготеет таинственная сила рока, Арбенин может быть уподоблен героям тех поэтических произведений, в которых завязкой и развязкой события управляет судьба. Это уподобление находим в статье Грановского Песни Эдды о Нифлунгах: «В сумрачном мире скандинавской поэзии мы встретим образы, дивно отмеченные трагическою красотою страдания, носящие в себе такой избыток сил и скорби, что их можно принять за могучих прадедов