местного пароходства. Чуть было не оформился палубным рабочим на судно малого каботажа. Но в отделе кадров на меня обратил внимание какой-то пожилой мужчина с красивым «крабом» на фуражке. Как потом выяснилось, им оказался случайно зашедший сюда капитан пассажирского парохода «Станюкович», курсирующего между Москвой и Пермью, Епифанов. Он-то и пригласил меня на работу к себе. Сказал, когда надо явиться на судно, которое находилось на ремонте в Хлебниковской базе под Москвой,
Я явился в назначенный срок. Грязный, оборванный, голодный. Потому как, стесняясь быть дома без работы, ждал назначенного капитаном «Станюковича» срока на вокзале в Рыбинске, подрабатывая на хлеб в это время выполнением мелких поручений носильщиков. В Москву я приехал без билета на крыше поезда, разыскал Хлебниковскую базу, причал, где швартовался мой пароход. Боцман, стоявший у трапа, увидев меня, затрапезного, шагнувшего к нему, грудью закрыл дорогу.
Но тут из рубки, сверху раздался голос капитана: «Пропусти его, Расторгуев. Это мой кадр».
А далее началась сказка. Общежитие в поселке «Водники», теплый душ, постель, кормежка, выдача обмундирования.
Первый рейс, Химкинский северный порт – здание речного вокзала в виде плывущего корабля, утро под Угличем, – пароход идет по водохранилищу, нависшему над городом, над маковками церквей, разноцветных крыш и крон деревьев. И, кажется, не по водам плывет пароход наш, а парит, как воздушный корабль, над городом древним. Чудо!
Чудо длилось несколько месяцев. Города, селенья вдоль великой русской реки, левитановский Плёс, Волжские угоры в городе Горьком, татарская с мечетями и башнями времен Золотой Орды Казань, уральская столица Пермь (в ту пору город Молотов), огневые нефтевышки в Башкирских степях, Набережные Челны, где был создан в свое время первый в России химический завод, и где реактивы в цехах смешивали лопатой за поллитровку выносливые татары – все это волновало до глубины души, ложилось на дно ее вязским слоем, которому в будущем суждено будет всколыхнуться и расцвести букетами моих наивных рассказов об увиденном. Рождались стихи:
Ночь. Все заснуло. Дремлет Волга
И лишь суда не спят – плывут.
Для них луна пунктиром желтым
Вдоль Волги вывела маршрут.
В тумане белом – черный берег.
Идут суда сквозь сонный мир.
И среди них, больших, затерян,
Невидим маленький буксир.
О борт волна надрывно бьется.
Как-будто плачет. Мир жесток.
Он издевается, смеется
Над тем, кто горд и одинок.
Мир в душной тьме и в сонном царстве.
А кто развеет эту тьму?
Здесь люд в бессмысленном коварстве
Друг друга травит. Почему?
«Все в книжках есть, – рычит сердито
Мальчишке повар, – это так».
Спасибо, кок! Каким инстинктом
Ты указал на тот маяк?
Волна