замысла. Присыпав снегом свое произведение, мы приникли к облезлой стене между догоревшими фонарями и стали гадать, что случится дальше.
Несмотря на темноту, кучер приметил на снегу очертания человеческой фигуры и остановил лошадей. Он беспокойно огляделся, прежде чем покинул облучок. Окна окрестных домов были темны, и мы были единственными пешеходами в этот поздний час. Кучер осторожно отворил дверцу кареты, и послышался разговор:
– Что́ там, Иван? – спрашивал недовольно сильный мужской голос.
Мы разочарованно переглянулись, ибо рассчитывали услыхать голоса нежные и волнующие.
– Да вот, ваше превосходительство, будто лежит кто-то. Будто офицер.
– Ну, ступай посмотри, что с ним, – приказал мужчина, сидевший внутри.
– Боязно, ваше превосходительство, – ответил кучер, но перекрестился и приблизился к снежному чучелу, трогая его кнутовищем. Он долго не мог сообразить, в чем тут дело, – седок, видимо, устал ждать и вышел сам разузнать о причине задержки. Это был высокий человек с внушительными баками и в генеральской шинели.
– Что́ за чертовщина, – проворчал он, пиная пустую шляпу и грозно взглядывая на бедного кучера. Тот молчал и недоуменно хлопал глазами.
Немая сцена произвела на нас должное впечатление, и мы не нашли сил сдерживаться долее. Генерал и кучер вздрогнули от неожиданности, заслышав наш смех. Генерал, оправившись от первого испуга, направился к нам. Он свирепо оглядел раздетого Ламба, покосившись на початую бутылку, которую тот держал в озябших руках.
– Господа, что́ это значит? – прошипел он.
Мы не открывали рта, ибо это были уже не шутки. Вдруг генерал обратил взор на Неврева и воскликнул:
– Ба, Владимир Алексеич! Вот как! Так-то вы соблюдаете условия нашего соглашения.
Лицо Неврева перекосилось:
– Не свое ли письмо вы зовете соглашением? Если так, то я ни на что не соглашался.
– Это, позвольте полюбопытствовать, своего рода месть, не так ли?
Они хорошо понимали друг друга, и взгляд генерала, разгневанный и продолжительный, как канонада при Эйлау, дал знать о грядущих бедах. Генерал, не говоря ни слова и ни на кого более не глядя, зашагал к карете. Кучер, поглядывая на нас, занял свое место, лошади попятились, объезжая куклу, которая и правда была очень схожа с реальностью.
– Кто это был? – спросил я Неврева.
– Скверно. Это Сурнев, отец Елены, – он посмотрел на меня озабоченно.
– Какой Елены? – спросил Донауров.
– Какая разница, господи, важно то, что он знает его, – с досадой сказал я.
Ламб послушал нас, поставил бутылку и начал вытряхивать свою амуницию.
Утром на разводе я поведал о происшествии Елагину, и мы с тревогой ожидали разноса. Его, однако, не последовало – жалоба прибыла в полк лишь на следующий день. После утреннего построения командир полка предложил нам явиться к нему на квартиру в сопровождении эскадронного начальника. На полковника Ворожеева было больно смотреть – так подкосила