существенно повысились, и первым удачным опытом был один из маленьких лакокрасочных заводов. Некогда безвестный «почтоящик», а ныне рассекреченное и даже приватизированное предприятие, этот заводик имел массу совершенно неизвестных на Западе технологических секретов, и продать их удалось за очень даже неплохие деньги.
«А Ной уже напоминает…» – с неохотой подумал Спирский о своем главном заказчике технологических «ноу-хау».
Здесь, на «Микроточмаше», коммерчески любопытной информации было еще больше, чем на том лакокрасочном заводе. И, прежде чем перепродать НИИ заказчику рейда, Петр Петрович намеревался без лишнего шума «снять» эти мало кому известные «сливки». Вот только пока доступ к самым сладким документам был намертво перекрыт пьяным и, похоже, не вполне психически нормальным особистом.
Спирский знал, что добьется своего – раньше или позже. Он стал добиваться своего, как только перестал мечтать. А перестал он мечтать, когда понял главное: Краснов – его настоящий отец – не признает его никогда.
Понимание этого факта пришло к нему, когда вдруг приоткрылась завеса над прошлым семьи. Это была «темная история» из «темных времен», и главное, что сумел подслушать Петя из разговоров бабушки и прабабушки: и дед, и прадед когда-то кем-то были «взяты», куда-то «увезены» и где-то «сгинули». А бабушка и прабабушка, спасая себя от похожей судьбы, подписали какие-то бумаги о том, что знать своих мужей больше не хотят. Петя попытался узнать чуть больше, и женщины мгновенно замкнулись, а когда он спросил об этом у дяди Лени, тот просто испугался.
Лишь спустя много лет Петя узнает, что родство с репрессированным никогда не приветствовалось в судейской касте – даже в мягкие хрущевские времена. Вероятно, из профессиональной осторожности. А тогда он понял основное: правды не дождаться – даже от своих.
Петя не сразу сообразил, что это означает, а когда все-таки сообразил, все пошло как по маслу. Свобода от правды оказалась штукой, на удивление, удобной – не только для взрослых, но и для него, особенно в положении единственного мужчины в семье. И все началось достаточно простым экспериментом – почти наудачу.
В день материнской получки и бабкиных пенсий он обошел семью, рассказывая каждой из женщин свою историю о каком-то малообеспеченном однокласснике, которому он очень хотел бы помочь. Разумеется, Петя понимал, сколь некрасиво кичиться своим благородством, а потому просил сохранить его обращение за субсидией в тайне. И дело пошло.
Каждый месяц он придумывал новые и все более слезливые истории об умерших и тяжело больных родственниках Веры Ивановой, о новом отчиме Сережи Кузнецова и братике-инвалиде Илюши Фролова. И мама, бабушка и прабабушка вытирали мокрые глаза, чмокали заботливого сыночка-внучка в щеку и выдавали по рублю. Когда же Петеньку посетило вдохновение и он создал проникновенную балладу о неизлечимом заболевании первоклассника Яши, который обречен в скором времени ослепнуть и никогда не увидеть цирк, зоопарк и уголок Дурова, он заполучил в фонд несуществующего первоклассника