голода и сытости. Я не могу убить их сейчас, но могу накормить… собой. На время они станут сытыми и ленивыми. Сынок… и вы, щенята… помните: все мы вышли из трясины, принеся в складках одежды клочья древних теней. Болото еще потянет вас к себе. Убейте его посланцев, не щадите его посланцев, даже если этот будет кто-нибудь из ваших братьев-псов… Или дайте юной звезде сделать вас другими, тогда обратного хода не будет.
– Мы останемся собой отец! Такими, какие мы есть! И мы никому не дадим собой распоряжаться!
– Что ж, попробуй, сынок.
С этими словами прежний король повернулся к болоту. Его дружинники встали рядом с ним, положили друг другу руки на плечи, образовав цепь, в середине которой был Синкварт. Он задал им вопрос на старшей речи. Хор мужских глоток выкрикнул ответ. Синкварт задал еще раз тот же вопрос и вновь получил общий ответ. Так произошло и на третий раз. И тогда бывший владыка людей-псов запел. Голос его был страшен. Как будто у деревянной колоды прорезалось умение издавать звук. Глухой гортанный гуд рокотал, расплываясь над гнилыми трясинами, возвещая о дубовой горечи и прогорклом гневе. Жизнь восемнадцати матерых псов заканчивалась. В последний раз они сожмут челюсти на плоти врага, в последний раз ощутят хмель ничем не сдерживаемой ярости. Миру людей они перестали принадлежать в тот миг, когда их вожак третий раз получил утвердительный ответ на заветный вопрос: «Мы – одно?»
Синкварт замолчал. Сейчас же с холма к небу понесся тоскливый вой братства. Восемнадцать псов соединили голоса…
Из бездонного жерла болота наползала темень. Бесформенные щупальца ее тянулись к людям, огибая кочки и редкие деревца. Внутри нее прятались существа, более древние, чем первые правители из рода королей-псов. До них было далеко, никто не сумел бы разглядеть отсюда очертания хозяев, но все ощутили приближение чудовищ. У дружинника Ютольта кровь пошла носом, а дочка нового короля расплакалась.
Новый правитель уводил свой народ, свою семью и свою дружину. Мало кто расслышал его слова, негромко сказанные жене:
– Странно. Он не учил меня ни этому обряду, ни этой песне.
– Может, он не хотел, чтобы ты их знал.
– Но почему?
– Может, он хотел видеть в тебе больше человеческого и меньше собачьего.
С дальнего холма королевские сыновья разглядели: бой все еще не закончился. Над торфяной низиной то и дело вспухали тяжкие нарывы теней. Холм, где остались Синкварт и семнадцать его бойцов, окутан был черным туманом. В самой гуще посверкивали жала мечей; сколько осталось ратников-псов и сразило ли кого-нибудь их блистающее железо, не сказал бы даже самый зоркий человек. Впрочем, не случалось еще такого, чтобы братство, выйдя на бой, не оставило в поле вражеских тел, искалеченных и лишенных жизни металлическими клыками.
Взрослые не дали им долго смотреть в ту сторону: как бы ни был силен в воинском искусстве старый Синкварт, но и ему придет конец; время, щедро дарованное старшими, следовало использовать с толком. А это значило – бежать на полдень, каждым шагом увеличивая