осла, не сгибалась, спина трещала. Я пил протухшую воду и перед врагом был беспомощен, как птица в силках.
Я вернулся в Египет, но здесь я подобен дереву, источенному червями. За всякий пустяк меня раскладывают на земле и бьют по чему попало, так что живого места не остается. И вот я болен и должен лежать, меня приходится везти в двуколке, а пока денщик крадет мой плащ и скрывается…
Поэтому, писец, ты можешь изменить свое мнение о счастье офицера».[7]
Так пел доблестный Эннана. И его печальная песнь пережила египетское царство.
Глава V
По мере того как свита наследника престола приближалась к Мемфису, солнце склонялось к западу и с бесчисленных каналов и далекого моря поднимался ветер, насыщенный прохладной влагой. Дорога снова шла по плодородной местности; на полях и в зарослях люди продолжали работать, хотя пустыня уже зарозовела, а макушки гор пылали огнем. Рамсес остановился и повернул лошадь. Его тотчас же окружила свита, подъехали высшие офицеры и мало-помалу, ровным шагом, стали подходить полки.
Освещенный пурпурными лучами заходящего солнца, наследник казался статуей бога. Солдаты смотрели на него с гордостью и любовью, офицеры – с восторгом.
Рамсес поднял руку. Все смолкли. Он начал:
– Достойные военачальники, храбрые офицеры, послушные солдаты! Сегодня боги даровали мне счастье командовать такими, как вы, героями. Радостью полно мое царственное сердце. Но я хочу, чтобы вы, военачальники, офицеры и солдаты, всегда разделяли со мной мою радость, и потому отдаю приказ выдать по одной драхме[8] каждому солдату из тех, что пошли на восток, и тех, что вернутся с нами с восточной границы. Кроме того, еще по одной драхме греческим солдатам, которые сегодня под моим командованием открыли нам выход из ущелья, и по одной драхме солдатам тех полков благородного Нитагора, которые хотели отрезать нам путь к тракту…
Точно гром прокатилось по полкам:
– Да здравствует наш царевич!.. Да здравствует наследник фараона!.. Да живет он вечно!.. – кричали солдаты и громче всех греки.
Наследник продолжал:
– Для раздачи низшим офицерам моей армии и армии благородного Нитагора я жалую пять талантов, достойнейшему же министру и главным военачальникам – десять талантов…
– Я отказываюсь от своей доли в пользу солдат, – сказал Херихор.
– Да здравствует наследник!.. Да здравствует министр! – кричали офицеры и солдаты.
Багровый диск солнца уже коснулся песков западной пустыни, когда Рамсес простился с войсками и, пришпорив коня, поскакал в Мемфис, а достойный Херихор под гром восторженных кликов сел в носилки и тоже приказал обогнать марширующие колонны.
Удалившись вперед настолько, что отдельные голоса слились в один общий гул, напоминавший шум водопада, министр, высунувшись из носилок, обратился к писцу Пентуэру:
– Все помнишь?
– Все, достойнейший.
– Твоя память – как гранит, на котором пишут историю,