смотрю на него и опять думаю о бескрайних глубинах, которые рассекают серые тени морских убийц. А еще я чувствую резкий запах пота, исходящий от него. Никто из нашей группы не благоухает, как роза, но от Франца исходит какая-то особенная вонь. Смесь гнилой капусты с плесенью.
– Завтра пойдем на восток, – говорит он, и дым выходит из его рта аккуратными кольцами. – В Ишхой-Юрте люди Джамала взяли одиннадцать заложников. Среди них трое детей.
Я знаю это. Франц мог бы не продолжать.
– Утром оперативка. Потом сборы. Выдвинемся ночью. Если возьмем Джамала живьем, готовь дырку для звезды.
– За сутки их могут убить, – замечаю я, а сам непроизвольно думаю о своих капитанских погонах.
Сука Франц знает, на какие кнопки нажимать.
– Айк, у меня приказ.
Конечно. Такой тип, как Франц, и по малой нужде в кусты не сходит без указания сверху. Штабной крысеныш!
– В группе Джамала больше двадцати голов, – говорю я.
– А нас – семь, – сообщает Франц.
Мне хочется расхохотаться. Будто я не знаю состав нашего подразделения.
«Шесть», – хочу сказать я, подразумевая, что если начнется заваруха, то толк от Франца будет нулевой.
– Ты же снайпер, – говорит он, не глядя на меня.
Это что, комплимент? Или намек на то, что каштаны из огня буду таскать я один?
Я ничего не отвечаю, только изредка стряхиваю пепел с сигареты.
Он бросает окурок в лужу и смотрит на меня. В упор, не стесняясь, как на допросе.
– Я тебе чем-то не угодил, Айк?
Я молчу. Глубоко затягиваюсь. Франц смотрит на меня слегка озадаченно.
Я пожимаю плечами:
– Разве это важно сейчас? Ты командир, я твой подчиненный. Как пел Цой, эта схема проста.
– Между нами не должно быть разногласий. Мы сюда не куличики приехали лепить.
– Ты сам сказал, что у тебя приказ, – напоминаю я.
Франц снова кивает и смотрит на небо. Взгляд его напряжен. Он будто ждет какой-то сигнал.
Я демонстративно тушу окурок пальцами и ухожу.
До подъема еще целых сорок минут, и я постараюсь выспаться».
Виктор отложил в сторону ручку, потер глаза, взглянул в окно. Кошмар, привидевшийся этой ночью, не дал ему возможности заснуть снова, и он сел за мемуары. По крайней мере, это занятие как-то отвлекало его.
Хотя, по сути, то, что изначально начиналось как дневник, в настоящий момент уже начинало напоминать художественное произведение, чего он сам от себя не ожидал. Виктор никогда не поверил бы, что в нем, солдате, имеющем за спиной семнадцать лет боевой выслуги, из которых шесть – в горячих точках, внезапно проснется писательский азарт.
«Это не азарт, – сказал Виктор самому себе, закрывая блокнот. – Просто в такие моменты ты забываешь о своей беде».
Да, погружение в прошлое на некоторое время избавляло его от мучительных воспоминаний, связанных с Олей и Иришей, которые так нелепо погибли.
По его вине.
Он достал из внутреннего кармана бумажник,